Глава 1. Орден Арката и погнутый медяк
Я ненавижу этот город, а он ненавидит меня.
Его безлистные деревья тянут к небу узловатые, уродливо изогнутые сучья и короткие ветки, будто прося милостыню. Небо отзывается: щедро рассыпает крупные холодные капли, трясет яркой бахромой молний, и их вспышки контрастно обрисовывают острые шпили древних зданий, играют тенями — и кажется, будто домишки помельче испуганно жмутся друг к другу в ожидании нового грозового раската.
Я прошмыгнула мимо них, не поднимая головы.
Мутная завеса дождя скрывала и редких прохожих, испуганно жмущихся к стенам, и снующих по подворотням храмовников с усталыми лицами, и вышедших на охоту хищников — что живых, что мертвых; а уж одинокую фигуру нищенки должна была сделать и вовсе невидимой.
Но в луже, расплывшейся по древней мостовой, отразилось совершенно не то, что одобрил бы Старшой.
Грим потек, а просторные лохмотья насквозь промокли и липли к телу, вылепляя из неуклюжей взлохмаченной фигуры тонкий силуэт с ловкими пальцами и целым арсеналом ножей-«коготков» в грязных рукавах. В таком виде нечего было и надеться на добычу: если скрюченную старуху в необъятных обносках кто-нибудь еще мог пожалеть, то сейчас добрые господа меня бы и на выстрел не подпустили — под дождем разница между дневными и ночными нищими становилась слишком очевидной.
Но прошлая ночь тоже прошла не слишком удачно, а двое главных собирателей, ответственных за общий ужин в Нищем квартале, слегли еще на той неделе. Перспектива остаться без еды еще и сегодня отозвалась тоскливым подвыванием в животе. Я сглотнула, помялась на месте, решаясь — и, отсчитав третью сточную канаву от выхода из Нищего квартала, свернула вниз, к городской стене.
Голодать несколько дней подряд мне уже приходилось, и горький опыт подсказывал, что лучше все-таки рискнуть, чем проходить через это снова.
Сточные канавы, некогда исправно служившие прежним хозяевам города, а теперь забитые мусором и трупами, сбегались к болотистой низине за городской стеной. Местные жители, не мудрствуя лукаво, сбрасывали все отходы, какие только нельзя было сжечь, прямиком в жидкую илистую грязь. Свалка, при прежних хозяевах служившая обычной ливневкой, теперь смердела так, что даже у меня слезы на глаза наворачивались, а значит — для дневных нищих была совершенно незаменима: никто не станет подавать милостыню здоровому лбу, если тот просто нацепит тряпки погрязнее.
Нет, сначала нужно внушить если не жалость и желание помочь, то хотя бы мысль откупиться от злой судьбы и болезней благим деянием. И если для создания несчастного и болезненного вида было достаточно толики актерского мастерства и капельки грима, то с запахом все было гораздо сложнее.
Болезнью пропах весь город. Болезнью и жирным черным дымом.
Чтобы выделиться на фоне настоящих умирающих, дневные нищие цинично перебирали варианты, один другого омерзительнее. Не рисковали только приближаться к зараженным — да выбираться за городскую стену.
Оголодавшим ночным выбирать не приходилось. Запахи из-за стены однозначно давали сто очков вперед всему, что можно было найти в городе. Их можно было выгодно продать.
Я кое-как протиснулась в узкую дыру над стоком и двинулась вдоль стены, не рискуя отходить далеко. Колдуна сожгли на главной площади пару недель назад, и изо всех подвалов и нор повылезали неупокоенные. Давным-давно мертвые мыши, собаки, порой даже люди — храмовники едва поспевали по каждому вызову, порой вполне успешно пополняя ряды противника. В Нищем квартале шептались, что, будь жив колдун, нежить отсиживалась бы по логовищам от греха подальше; якобы она и сейчас старалась держаться подальше от его одинокой хижины на болотах — но проверять, так ли это, меня что-то не тянуло.
Смерть от голода, если задуматься, не такая неприятная штука. Смотря с чем сравнивать…
На самом краю топи лежал лицом в жидкой грязи человек в укороченной рясе храмового боевого отряда. Судя по запаху — насколько их здесь вообще можно было различать — это украшеньице на берегу появилось совсем недавно, и на его ногах, погруженных в мутную воду, пока что болтались только относительно безобидные пиявки. Крупных хищников поблизости не наблюдалось. То ли отвлеклись на что-нибудь более аппетитное, то ли еще просто не учуяли — а гиблокрыс, убивший храмовника, благополучно почил под ним же.
Трупом меня было уже не удивить, но, рассмотрев острую усатую морду, уткнувшуюся в топь, я застыла, не решаясь идти дальше. Гиблокрысы никогда не охотились поодиночке. Если бы остальных членов стаи прикончили другие храмовники, они бы ни за что не бросили своего брата здесь, опасаясь нового неупокойника, у которого, к тому же, однозначно появились бы счеты к ним, живым. Значит, против обитателей болота не помогли ни молитвы, ни освященные мечи, и божьим служителям пришлось в спешке уносить ноги. Только вот от чего? Бравый отряд из десятка натренированных послушников вряд ли мог вусмерть перепугаться трех-четырех гиблокрысов. Но вот если это было что-то покрупнее, то отсутствие остатков стаи вполне объяснимо.
В отличие от отсутствия самого хищника.
