Белоснежный пассажирский лайнер плавно скользил по мутно-зеленой искрящейся всеми цветами радуги бухте Золотой Рог. Легко лавируя между стоящими на внутреннем рейде усталыми океанскими сухогрузами, переполненными рыбой рефрижераторами, гордо дефилируя среди истерзанных штормами, добывающими судами с изъеденными ржавчиной бортами, красавец пассажир с четырьмя сотнями пассажиров на борту — экипажами рыболовецких судов из Охотоморской и Беринговоморской экспедиций, не спеша, на самом малом ходу заходил на швартовку к первому причалу Владивостокского морского порта. Кроваво-красный флаг с серпом и молотом лениво покачивался на кормовом гафеле, олицетворяя собой видимую нерушимость прогнившей насквозь тоталитарной государственной власти.
Видно было, как на причале уже суетилась швартовая бригада в оранжевых жилетах, заводя на штатное место парадный трап и перетягивая подальше небольшое, старенькое пассажирское судно, которое, очевидно, должно было сниматься в очередной рейс по побережью Приморья, а на видовой площадке собралась первая группа встречающих женщин с букетами ярких осенних цветов и полными сумками снеди и выпивки.
Портовые буксиры перекликались отрывистыми гудками, поднимая с воды, откормленных отбросами большого города, чаек, и без особых усилий прижимали квадратной формы, но с плавными обводами корпус судна, размером с пятиэтажную городскую «хрущевку», к причалу, укрепленному привальным брусом и сигарообразными кранцами.
Оранжево-алое солнце только-только показало свою украшенную протуберанцами корону из-за изумрудных сопок Зеленого угла, прошитых лентами типовых многоэтажек, мерцающих полированным сланцем, а узкие и извилистые улочки восточного города уже наполнились разноцветной массой сверкающих автомобилей, серебристыми змеями, ползущими между сопками Орлиной и Буссе по узким и крутым улочкам Голубиной пади и главной улице города — Светланской.
Дома ступенями спускались к светящейся золотом бухте, а мрачные стекла в окнах серых домов на улице Алеутской и Тигровой сопке уже заполыхали пожарами, зажженными всплесками миллионов ядерных взрывов в бурлящем океане лавы мирового светила. Здание морского вокзала, отделанное темным итальянским стеклом, искрилось, как дорогой топаз на ожерелье великана — города, вольготно раскинувшегося на берегу Великого Тихого Океана.
* * *
Каюта-люкс по правому, словно залитому малиновым сиропом, борту теплохода в мгновение вся засветилась розовым мерцанием от ворвавшихся лучей восходящего солнца. Освобождаясь от серого полумрака, они обнажали недоступные взгляду уголки спальни, где на большой, инкрустированной под орех кровати распластались два молодых тела, мужчина и женщина, слегка прикрытые черными, закрученные в причудливые узоры, бархатистыми простынями.
Женщина, а точнее юная девушка лежала на спине, откинув голову с шикарной копной смолянистых кудрей. Ее глаза, обрамленные пушистыми ресницами, были слегка прикрыты, а высокая упругая грудь с напряженными розовыми сосками тяжело и часто вздымалась, словно у спринтера после финиша. Смуглый живот и тонкие, но достаточно мускулистые ноги слегка подрагивали, выдавая остаточные явления после разыгравшейся совсем недавно бури страстей.
Крупный, атлетического сложения, мужчина с широкой спиной и большими ягодицами напротив, завалился на бок, по-детски подложив руки под голову, и, казалось, спал. Но как только первый солнечный зайчик проскользнул по лоснящейся, словно у хорошего жеребца коже, он вздрогнул, напрягся и, приподнявшись на локтях, встряхнул всклокоченной головой и машинально посмотрел на переборку, где круглые судовые часы показывали без пяти семь. «Вот что значит тренинг» — подумал он, — в любом состоянии запускается мозговой таймер.
— Игорек, не уходи, еще рано, — жалобно, словно ребенок, простонала девушка, обняв тонкой лианой руки влажную и скользкую от пота грудь молодого человека.
Тот осторожно отстранил хрупкую руку и, быстро, натянув высокие трикотажные плавки, начал торопливо одеваться.
— Где моя рубашка, черт побери, — Игорь пошарил рукой по полу, пока не наткнулся на скомканные, снятые второпях вещи. Брюки и рубашка валялись вперемешку с женскими плавками, ажурным бюстгальтером из черного шелка и маленьким комочком шифоновой ткани фиолетового цвета, напоминавшую собой распустившуюся лилию. Этот, небрежно брошенный цветок, еще вчера назывался любимым платьем Анжелы Кривды — старшей официантки ресторана, девушкой достаточно серьезной, но любившей иногда оторваться по полной программе.
