В ресторане небольшого городка отмечали защиту диссертации молодого ученого Надежды Ивановны Добрени.
— Дорогие друзья, коллеги, товарищи! — Поднявшаяся волна оживления за банкетным столом приветствовала нового оратора. Я позволю себе предложить тост за самого дорогого, самого уважаемого гостя нашего сегодняшнего торжества — Марию Кузьминичну Добреню, мать нашей дорогой Надежды Ивановны, нашей Наденьки, я позволю себе так ее называть.
Все сидящие устремили на них взоры. Мария сидела с дочерью Надей и сыном Гришей в самом центре выстроенных столов. Дочь с нежностью и любовью прижалась к матери. Счастливая и гордая Мария выглядела так молодо в этот вечер, что казалось, Надя — ее младшая сестра.
— Именно Мария Кузьминична, — продолжал выступающий, — подарила нашему коллективу такого прекрасного человека, талантливого ученого. И это, пожалуй, продолжение славных традиций трудовой семьи! Мария Кузьминична, дорогая, за вас!
Иван поднялся по лестнице ресторана, наткнулся на официантку с подносом. Из банкетного зала доносились голоса, шум, музыка.
— Извините, Аду можете позвать? — попросил он официантку.
Она непонимающе посмотрела на него, потом спохватилась:
— А-а-а, Аду Николаевну! — и направилась к двери администратора.
Иван встал у зеркала, глядя на свое отражение, — небритый, в стоптанных туфлях, в мятой рубашке, он выглядел жалко, заброшенно.
Увидев его, Ада Николаевна тихо охнула, покачала головой.
— Как ты меня нашел? Это же не моя смена. Я подменяю… — Эта встреча ей была явно не в радость. — Пропал, как в воду канул.
— Вот, нашелся, — Иван махнул рукой. — В больнице лежал. Два месяца. Починили. А с работы меня вышибли. Ада.
— Не имели права, авария в рабочее время случилась!
— Ездка-то левая была. Вот и отыгрались. По собственному желанию. Задним числом уволили. Даже бюллетень не оплатили.
— Худо.
— А Люда другого ухажера завела, тоже выперла. В чем пришел, в том ушел. Вот…
Она нервно поежилась:
— Ну что ты на меня уставился? К жене возвращайся.
Иван удивленно посмотрел на Аду.
— Ты ж с дояркой своей не в разводе. Штамп в паспорте. Сама видела.
Иван окинул Аду Николаевну злобным взглядом, усмехнулся, задумался.
— Не примет…
— Деревенские бабы жалостливые, подарочек купи…
— Гол я, пуст!
В нем закипала ненависть к этой толстой, сытой женщине, которую когда-то бросил, а теперь унижался перед ней, и конца этому не было.
Мимо прошла официантка с подносом, на котором дымилось горячее. Иван проводил его голодным взглядом.
Стояла желтая осень. Мария Добреня шла на ферму по своим родным деревенским улочкам. На душе был покой. Она вспоминала вчерашний день, Надину защиту, улыбалась — действительно, это был один из счастливейших дней в ее жизни…
Мария вошла в молочную с полным подойником молока. Собравшись в кружок, доярки о чем-то негромко переговаривались, потом вдруг взорвались хохотом. Мария недовольно пожала плечами:
— Очумели бабы — гогочут. А коровы не доены.
— Клавку твою ждем, — весело отозвалась самая языкастая, мать пятерых детей, Алена Липская. — Разбудила бы… А может, по-родственному сама за нее коров подоишь?
— Плюнь, — сказала пожилая доярка Груша. — Клавка кого хочешь сведет с ума. Она бедовая девка. Да и дело это молодое…
— О чем ты? — удивилась Мария.
— Гришка твой, болтают, у нее ночует. Мария поставила подойник, оглядела всех странным взглядом и вдруг стремительно бросилась к двери.
Деревня Крутые Горки еще не проснулась. Мария бежала по пустой деревенской улице.
Клавдия спала, крепко обняв Гришку. В дверь громко постучали.
Гришка ошалело вскочил. Клавдия торопливо набросила халат.
— Будешь знать, как по бабам шастать, — пошутила она, но глаза были испуганы. — Кто там? — громко крикнула Клавдия и неторопливо пошла в сени, давая возможность Гришке одеться.
Нарочно долго возилась с задвижками. Наконец открыла.
— Мария Кузьминична!.. — притворно удивилась она. — Ой, а я заспала, не иначе, как на дождь. — Она придерживала рукой дверь, преграждая дорогу в дом,
— Гришка где? — сердито спросила Мария, не имея возможности войти.
— Гришка? Какой Гришка?
— Такой! — Мария отстранила Клавдию.
Открыла дверь в маленькую комнату.
Там, на большой кровати, спали дети-девочки-двойняшки. Мария тихо прикрыла дверь.
Клавдия встала у входа своей спальни.
— Пусти, — приказала Мария.
Клавдия медлила.
— Ладно, смотрите.
Мария вошла в спальню. Никого. Дверца шкафа была раскрыта, будто нарочно.
— Вот что, Клава, брось, — глядя в смеющиеся глаза Клавдии, сказала Мария. — Оставь парня в покое.
— Да зачем он мне, ваш Гришка? — пожала плечами Клавдия.
Мария едва добежала до своего двора. Свекор, дед Кирилл, еще крепкий, — кряжистый старик, кормил свиней.
— Гришка дома? — крикнула Мария едва коснувшись калитки.
— А где ж ему быть? — отозвался свекор.
Она вошла в комнату сына, Гришка лежал на кровати, притворившись спящим.
Второпях снятая одежда валялась на полу.
— Девок нет! — возмущенно закричала Мария.
Гришка сделал вид, что просыпается.
— Чего… ты?
— Через окно удираешь?! На всю деревню срам.
— Приснилось тебе?
— Ей что? — не унималась Мария. — Ветер в голове. Двое детей. За парнями бегает. Детей постеснялась бы. Крученая.
