Милый, дорогой, любимый, единственный…

^{>_{>Ксения — О. Машная, Вадим Сарохтин — В. Приёмыхов}}

К вечеру на улицах замутнело, понесло сыростью. Весна разгуливалась второй месяц, надоела хуже морозов, после обеда клонило в сон, и все время на душе саднило будто бы в нехорошем предчувствии перемен.

Вадим Сарохтин ждал на свидание Галю — практикантку с его стройки. Она не шла, пропало все настроение, и он злился. У девушки никогда не было причины задержаться даже на минуту, но она упорно опаздывала и в свое оправдание сообщала, как кто-то прождал ее на свирепом холоде лишних три часа и не жалел.

Вадим включил зажигание, чтобы прогреть мотор, нашел тряпку меж сидений, выбрался из машины. По такой слякоти номер обычно забивало грязью, а продрогшие милиционеры особенно придирались к мелочам. Тонкий перестук каблучков послышался из двора напротив, звонкий в холодном весеннем воздухе. С этого момента события заметно повеселели. По-хорошему, оставалось еще мгновение, чтоб уйти от всего этого, сбежать от дразнящего перестука каблуков куда подальше. Но появилась женщина с перепеленутым ребенком на руках, и стало поздно.

— Помогите! — услышал Вадим и сразу же представил себе путь в неизвестную детскую больницу на краю города.

— Быстрей! — прерывающимся голосом сказала незнакомка.

Вадим, не успевая поспевать за происходящим, сказал вяло и сердито:

— В больницу, что ли? «Скорую» вызывать надо. Что у нас «скорая» не работает?

— Оглох? — отчаянно крикнула женщина, младенец заверещал у нее в руках.

Она уже справилась с дверцей, садилась в машину.

— Подождите, — дернулся он, — в чем дело?!

Ждать не стоило. Со двора с ревом вырвался здоровенный парень в спортивном костюме, услышал стук захлопывающейся дверцы, увидел Вадима рядом с машиной.

— А-а-а! — зарычал он. — А-а-а! Паскуда!

Вадим получил неловкий, но сильный удар, во рту обманчиво приятно засолонело кровью. Он ответил, парень поскользнулся, упал, хрюкнул от боли.

— Шайка! — очередной бегун показался в арке. — Вдвоем, понял?!

Здоровый вскочил с земли. Оправдываться было некогда. Понятно, что через миг здесь начнется такая молотилка, что ай да ну! Вадим всунулся в машину. Опять дико заорал парень в спортивном костюме, успел вцепиться в задний бампер отъезжающего автомобиля, его закрутило на месте.

За крепким стеклом не очень угадывалось, какие слова кричались вслед, в зеркале были видны бежавшие вдогон парни. Вадим повернул, они пропали. Закатывался ребенок, причитала женщина.

— Ужас! Ужас! Кошмар!!

Вадим зажег свет, глянул в зеркало на пухнущую от удара щеку, мельком на пассажирку: она была молода, красива, худа и перепугана.

— Ой-ой-ой! — голосила она, ребенок ей вторил пронзительно.

— Успокой ребенка! — не выдержал Вадим.

— Сейчас! Сейчас! — залепетала она, испуганно глядя на него, инстинктивно отодвигаясь подальше к двери.

— Спи, маленький! Ой, мамочки мои родные!

Похлопотала над малышом, крик прекратился, мать продолжала дрожать всем телом.

— Вот так замуж выходить! А то вы все… не успеешь с ней в кино сходить, начинает клинья подбивать: «Ты не такой, как все, тебя никто не понимал в жизни!» Спешат, как голый в баню! Кукарекай теперь!

— А вы-то! Любишь вас до потери памяти, стелешься, плачешь, гордишься — нос воротите. Плюешь на вас, обманываешь — откуда что берется, ручные! Вас любить нельзя — вот что правда!

И она без перехода начала выть, тихо для начала, тончайшим звуком.

— Ладно, ладно! Возьми себя в руки. Ребенка напугаешь.

— Спасибо вам! Спасибо! За все! — всхлипывала незнакомка.

Он с опаской поглядел на нее, покрутил головой.

— Пожалуйста, — буркнул, — заходите еще.

Милиционеры стояли у ПМГ, смеялись, привычно-профессионально обернулись на скрип тормозов.

— Зачем остановились? — хрипло спросила пассажирка. — Езжайте, езжайте!

— Милиция, — объяснил Вадим. — Они вас обратно довезут и вашему этому мужу по ушам выпишут.

Девка была совсем ненормальная, глаза ее провалились от страха, ее затрясло так, что рядом холодно стало.

— Ничего, не бойся, — ласково сказал Вадим, — свидетелей там найдешь. Я, к сожалению, не могу. Мне и так, — он потрогал челюсть, — за все мое хорошее…

Вадим осторожно, стараясь не прижать ребенка, дотянулся до замка в ее дверки, открыл.

— Я прошу вас! — зашептала она. — Умоляю! Все, что хотите! Не надо милиции. Я вам все объясню. Честное слово! Вы поймете. Я объясню! Умоляю!

Она судорожно шарила рукой — искала ручку.

— Ниже ручка! Черт!

Он сам дотянулся, захлопнул дверцу. Милиционерам они показались подозрительны. Один подошел, наклонился к окну, Вадим опустил стекло.

— Что у вас тут происходит? — спросил милиционер.

— Да вот! — Вадим махнул рукой. — Городская сумасшедшая!

— Замолчи! — крикнула пассажирка, и, конечно, закричал ребенок.

— Нашли место! — вздохнул милиционер. — Поезжайте домой и ругайтесь на здоровье!

Пришлось ехать. Вадиму все стало ясно про чужую семейную жизнь: муж надоедает людям своей нечеловеческой любовью к жене, при случае, припомнив строку из ее девичьей биографии, скандалит на весь этаж, не разговаривают два дня, он уходит жить к приятелю, мирятся, безумно любят друг друга, и девушка рассказывает подругам, как он протирал штаны на коленях и получил полную амнистию.