Чингиз Абдуллаев
Допустимая погрешность
С точки зрения нравственной, главный недостаток трагедии в том, что она придает слишком большое значение жизни и смерти.
Никола-Себастъен де Шамфор.
Спустя много лет он часто вспоминал это расследование загадочного убийства и каждый раз невольно хмурился, отгоняя навязчивые мысли. Ему казалось, что он допустил роковую ошибку, что все можно было бы поправить, если бы он действовал иначе. Это были самые неприятные воспоминания Дронго…
В тот вечер все началось с дождя. Все началось, когда он вышел на балкон своей московской квартиры.
Он любил, когда небо было затянуто тучами и шел дождь. Может быть, потому, что он вырос в стране с жарким климатом, где дождь был не частым гостем, а может, потому, что звук дождя пробуждал в нем приятные воспоминания о его первых командировках. О встречах с друзьями, многих из которых уже не было в живых.
Дронго взглянул на небо. Кажется, дождь усиливается. Он вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Привычно нажал кнопку, опуская жалюзи. Затем задвинул шторы и прошел в кабинет. В кресле уже сидел Эдгар Вейдеманис, его друг и постоянный партнер, помогавший ему во многих расследованиях.
— Ты думаешь, он приедет? — спросил Эдгар.
Вейдеманис не пил спиртного, предпочитая всем остальным напиткам обычную минеральную воду. После того как у него удалили часть легкого, он говорил прерывистым голосом, каким-то особенным свистящим шепотом.
— Уверен, — ответил Дронго, усаживаясь в другое кресло. — Он звонит уже три дня, просит о встрече. Я сначала отказывался, но он так настаивал, что мне пришлось согласиться. Кроме того, он умудрился найти одного из моих друзей, с которым я знаком уже много лет. Именно поэтому я и согласился. Думаю, что у него очень серьезное дело, если он бросил все и уже столько дней находится в Москве.
— Твой друг сообщил тебе какую-нибудь информацию об этом человеке? — поинтересовался Вейдеманис.
— Конечно, — нахмурился Дронго, — я кое-что знал о нем и именно поэтому отказывался от встречи. Я не люблю принимать в своем доме людей, в моральной чистоплотности которых сомневаюсь. Наш гость сколотил свое состояние в начале девяностых, когда, собственно, и закладывалось благосостояние нынешних миллионеров. Но даже на их фоне он выделяется своей беспринципностью и авантюризмом. Его махинации с поставками продуктов в страну стали широко известны в девяносто пятом, и тогда против него было возбуждено уголовное дело. Но в девяносто шестом должны были состояться президентские выборы, а он был тогда одним из главных «спонсоров» победившей стороны. Говорили, что он дал наличными больше трех миллионов долларов. Если учесть, что он украл больше ста, то эта сумма не сильно сказалась на его финансовом благополучии. — Дронго махнул рукой. — Противно, — поморщился он, — этот тип делает все, чтобы попасть в мой дом и наверняка будет просить о помощи. С одной стороны, мне неприятно разговаривать с таким человеком. А с другой, это моя работа. Я ведь ничего другого делать не умею. Могу только заниматься этим ремеслом.
— И неплохо заниматься, — пошутил Эдгар.
— Может быть, — согласился Дронго, — хотя мне иногда кажется, что мне было бы лучше заняться чем-нибудь другим…
Он не успел договорить, когда в дверь позвонили.
— Явился, — пробормотал Дронго, поднимаясь. — Обрати внимание на время. Наш гость весьма пунктуален. Пришел минута в минуту. Если я что-нибудь понимаю в людях, то это совсем не потому, что он относится ко мне с уважением или придерживается подобного распорядка в жизни. Наверняка у него ко мне очень важное дело.
Подойдя к двери, Дронго включил внешний обзор. Он увидел, что его гость был одет в светлый костюм и темно-синюю рубашку. Ее верхние пуговицы были расстегнуты. Мужчина был среднего роста, лысоват. У него был несколько вытянутый нос, темные глаза, мясистые щеки. На вид ему можно было дать лет сорок пять — пятьдесят. Он был в очках, и Дронго оценил очень дорогую оправу.
Открыв дверь, он впустил гостя в квартиру. Перед тем как войти, тот внимательно посмотрел на хозяина. Затем, переступив порог, сразу протянул руку.
— Борис Алексеевич Ратушинский, — представился он.
— Очень приятно, — Дронго пожал ему руку.
Ответное рукопожатие было сильным, волевым. Этот человек получал свои миллионы в нелегкой борьбе.
— Извините, — сказал Ратушинский, — как мне вас называть? Мне говорили, что вы…
— Да, — перебил его Дронго, — можете обращаться ко мне именно так. Я привык, когда меня называют Дронго.
Войдя в кабинет, Ратушинский увидел незнакомца и, резко повернувшись, взглянул на Дронго. В глазах мелькнула растерянность, которая, впрочем, быстро переросла в очевидный гнев.
— Разве вам не сказали, что у меня к вам конфиденциальное дело? — спросил он.
— Сказали, — кивнул Дронго, — именно поэтому здесь присутствует господин Вейдеманис. Он мой помощник в расследовании наиболее сложных дел. Согласитесь, что мне необходимо иметь человека, которому я мог бы доверять.
— Но я его не знаю, — возразил Ратушинский, не глядя на Эдгара Вейдеманиса, словно речь шла о мебели, стоявшей в кабинете. — Мне нужно поговорить только с вами. У меня очень важное дело.
