Допустимая погрешность - [4]

— Да, — быстро кивнул Ратушинский. — Я согласен на все. На любые условия. Я должен узнать, кто украл документы.

— Тогда давайте сразу начнем, — предложил Дронго. — Расскажите мне подробно, кто был в вашей квартире в день, когда они исчезли. Расскажите о каждом поподробнее.

Гость кивнул. Потом, взглянув на Вейдеманиса, вдруг попросил:

— Вы не могли бы дать мне еще стакан воды?

Эдгар пошел на кухню. Ратушинский посмотрел ему вслед и шепотом обратился к Дронго:

— Вы в нем уверены? Сейчас плохое время. Если эта история попадет в газеты, я буду окончательно опозорен.

— Мы знаем друг друга уже не первый год, — пояснил Дронго. — Что касается лично вас, то мне иногда кажется, будто я живу в перевернутом мире. Когда вас уличили в том, что вы обманули государство на несколько десятков миллионов, вас это не испугало. Вас волновало не моральное осуждение окружающих, а поиски предателя из вашего окружения. Зато вы боитесь показаться смешным и поэтому не хотите, чтобы наше расследование стало достоянием гласности.

Лучше пусть думают, что я жулик, чем полагают, что дурак, — парировал Ратушинский, и не нужно говорить о моральных принципах. Мы примерно одного возраста, может, я старше вас на несколько лет. Мы с вами прошли одну школу. Нас принимали в пионеры под барабанную дробь, потом мы были комсомольцами. Кстати, вы, наверное, были и членом партии? — Не дожидаясь ответа, Борис Алексеевич махнул рукой: — Я тоже был. Только меня исключили. За махинации в восемьдесят четвертом. Тогда было строго. Как раз перед смертью Андропова.   Нас учили,что спекуляция—это плохо,что нельзя заниматься частно-предпринимательской и коммерческой деятельностью, нельзя иметь валюту на руках, за это давали срок. А сейчас? Ценности изменились… Моральные ценности стали совсем другими. Девочки мечтают стать валютными проститутками, а мальчики продают жвачку друг другу в школе и становятся рэкетирами уже в старших классах, отбирая деньги у малышей. Все изменилось…

Вейдеманис принес стакан с водой, и Ратушинский, благодарно кивнув, выпил его залпом.

— Вам не говорили, что вы циник? — спросил Дронго. 

— Вы пытаетесь оправдать собственную нечистоплотность. За аферу с сахаром в любой другой стране вас привлекли бы к уголовной ответственности. Такие «шалости» не прощают в цивилизованных странах.

— Может быть, — кивнул Ратушинский, — но тогда нужно сажать и некоторых ответственных чиновников из правительства, которые знали о настоящей цене и, тем не менее, подписали наши договора. Или вы думаете, что они сделали это безвозмездно?

— Не думаю, — нахмурился Дронго. — Он посмотрел на Вейдеманиса. Им обоим это человек был неприятен. «Может, выгнать его к чертовой матери? — подумал Дронго. — А с другой стороны, за него просил давний знакомый из Баку». Вслух он спросил:

— Как вы вышли на моего знакомого?

— У меня есть адрес вашего филиала в Баку, — улыбнулся Ратушинский, — а там все знают, что офис Дронго находится на улице Хагани, двадцать пять. Я даже помню ваш почтовый индекс — тридцать семь и четыре нуля. На вы там редко бываете. Хотя адрес запоминающийся, как Бейкер-стрит у Шерлока Холмса. Я попросил узнать о ваших знакомых, и мы вышли на вашего друга. Вы меня и за это осуждаете?

Я ведь понимал, что мне нужно заручиться рекомендацией кого-то из тех, кто хорошо вас знает.

— Остается только позавидовать вашей предприимчивости, — пробормотал Дронго, — давайте перейдем к делу. Расскажите о каждом из шести человек, которые находились в доме.

Ратушинский заерзал на месте. Потом спросил:

— С кого начинать?

— С кого хотите. Вы сказали, что там были две семейные пары, ваша супруга и секретарь. Можно узнать, кого из них вы подозреваете?

— Н-никого, — не совсем уверенно произнес Борис Алексеевич. — Я никого не подозреваю.

— Так не бывает, — сказал Дронго, — вы ведь наверняка уже прокручивали эту ситуацию сто раз. И каждый раз пытались найти конкретного виновника. Итак, кого вы подозреваете в первую очередь? Учтите, вам нужно быть откровенным, иначе все наши усилия окажутся безрезультатными.

— Да, конечно, — кивнул Ратушинский, — среди этих шестерых больше всего сомнений у меня вызывал Виталий Молоков. Это муж моей сестры. Они женаты уже восемь лет, у них маленький ребенок. Он пытается заниматься бизнесом, но безуспешно. Ничего не получается. Все его проекты оказываются безуспешными. Есть люди, которым противопоказано заниматься бизнесом. К ним не идут деньги. Они обходят их стороной. Очевидно, Виталий из их числа. Но он все время пытается что-то сделать, как-то пробиться. Я, конечно, ему помогаю — из-за сестры, но, думаю, он безнадежен. В первую очередь я подозревал именно его. Даже пытался с ним поговорить. Он очень испугался и клялся, что не мог сделать ничего подобного. Знаете, я ему верю. С его куриными мозгами. Очень сложно продумать такую комбинацию. Он скорее взял бы деньги, чем документы. Но его я подозревал в первую очередь.

— Он знал, что вы держите в кабинете деньги документы?

— Конечно знал. И про деньги тоже. Он приходил ко мне, и я иногда давал ему небольшие суммы. Он клялся, что вернет, но я до сих вор не получил ни копейки.