Главные герои:
Marishel Vieiras (исп. Гребешок).
Alvaro Gaviota (исп. Чайка).
На кухне горит свет. Из-за полуприкрытой двери слышно урчание закипающего чайника, на подоконнике звенит маленькими капельками ночной дождь, а темнота квартиры постепенно рассеивается вперед по коридору.
Зевая, в своей розово-белой клетчатой пижаме, я направляюсь к кухне, прекрасно зная, где тебя искать.
Пустое место на нашей кровати очень убедительно, а смятая подушка прямо по буквам выдает истину. Я ведь помню, что когда можешь спать, ты никогда ее не обнимаешь.
Приоткрыто окно, холодный ночной воздух занимает все пространство внутри бетонных стен. Выкрашенные в желтый, они смотрятся слишком яркими от навязчивого света лампы. И рябят в глазах.
Ты сидишь на одном из четырех удобных стульев с широкими спинками, накрыв лицо ладонями. Твои плечи устало опущены, голова наклонена вперед, крепче вжимаясь в руки, а белоснежная пижамная майка нещадно измята на спине.
Ты босиком, а значит, прекрасно знаешь, какой звук издают голые ступни при соприкосновении с полом. Поэтому, наверное, совсем не пугаешься, когда я захожу на кухню. Кроме меня, некому зайти.
— Привет, — я с глубоким вздохом, поежившись от прохлады, переступаю порог комнаты. Маленькой, но уютной, со встроенной техникой и — о чудо — посудомоечной машиной, которая ест ужасно много энергии, но без которой откровенно невозможно жить.
Ты нехотя отрываешь ладони от лица, устало обернувшись ко мне.
— Привет.
Лицо бледное, глаза запавшие, под ними — круги. Ты выглядишь ужасно усталым и это не обнадеживает, если учесть, что сейчас сидишь крайне далеко от постели.
— Захотелось чая? — пытаясь хоть как-то сменить твою хмурость улыбкой, киваю на чайник.
— Это уже традиция — пить его в три ночи, Мариш.
— Давай я тебе заварю, — прогнав сонливость, подхожу к кухонной тумбе, доставая две сиреневые чашки с переплетением сердец на фарфоре, — погорячее? Или наоборот?
Ты тяжело вздыхаешь, мрачно вглядываясь в темно-синюю поверхность деревянного стола. Тебе он никогда не нравился.
— Наоборот…
Да уж… ты никогда не мерзнешь. А вот мне в этой прохладе (а ведь лето же!) как раз хочется побольше кипятка. Еще и с сахаром, который, к слову, закончился.
Горько усмехнувшись отсутствию подсластителя, я выключаю чайник и разливаю кипяток по кружкам. Твой любимый «Индийский Цветок Лотоса» уже заваривается в красивом узорчатом чайнике. Его, вроде бы, подарила моя мама.
— Вот, — я ставлю кружку перед тобой, свободной левой рукой коснувшись плеча. Ты автоматически, сразу же пожимаешь мою ладонь своими пальцами — холодные. И кому здесь не нужно тепло?
Я переношу на стол и свою чашку.
— Эй, — нагибаюсь, чмокнув тебя в макушку, — тебе точно не холодно?
Ты устало запрокидываешь голову, почувствовав мою талию позади себя, за спинкой стула. Мягкие длинные волосы щекочут мою кожу под тонкой кофтой, а аромат миндального масла забирается в легкие. Ты был в душе? А я не слышала…
— Откуда летом взяться холоду? — риторический вопрос, звучащий в кухне, выглядит дополнением к атмосфере. Я хмыкаю.
— Знаешь что, — наклонившись вперед всем телом, обвиваю тебя за плечи, прижавшись к волосам лицом, — холода, может быть, и нет, а ты замерз. Давай я подолью горячей воды в чай.
— Мне бы остыть, Мариша, а не согреться, — жмуришься, чуть наклонив голову, — лицо горит…
И правда. Посреди бледности заметные красные пятна.
Я обхожу тебя, молчаливо спросив разрешения присесть на колени.
С усталой улыбкой, ты просто поднимаешь руки, позволяя мне. Теплый, приятно пахнущий ванилью, ты лучше одеяла. А ладони-то все равно холодные…
— Кто-то опять соревновался с ветром?
— Ну не только же тебе этим заниматься, — изворачиваешься ты.
Я поглаживаю твою щеку с проклюнувшейся щетиной, улыбнувшись и замечанию, и жесткости «ежика» из волос под пальцами. Чувствовать тебя — одна из самых больших моих драгоценностей. Ощущать, представлять, притрагиваться — это бесценно. Я уже не раз подмечала, что, будь художником, занималась бы только тем, что рисовала тебя. С твоими густыми черными волосами, стянутыми в хвост кожаной резинкой, с твоими карими глазами, в которых так много эмоций, с твоими четко очерченными скулами и прямым носом… с моим носом, который научил меня играть во взаимные «носопотерушки» в моменты особой нежности.
Жаль, что я не художник.
Но будь я художником, я бы тебя не поняла.
— О да, ветер сегодня был хорош, Альваро…
— Я заметил, — фыркнув, ты наконец улыбаешься мне искренне и по-настоящему, крепко прижав к себе, — невероятно, но полет вечером был одним из лучших за все время, не глядя на несовершенство старого дельтаплана.
— Полагаю, на новом будет еще лучше? — я убираю с твоего лица спавшую прядку, приникнув к шее и пробежавшись пальцами по вороту рубашки.
— Я надеюсь, — зевая, ты накрываешь мою ладонь своей, — он отвечает всем нужным требованиям, так что…
— А когда он будет готов? — почему-то мне не по себе от представления усовершенствованного по последнему слову дельтаплана, обещанного тебе как почетному клиенту. Новые технологии это хорошо, ровно как и новая система стабилизации. Но если эта модель экспериментальная, как ты говоришь, эксклюзивная… она безопасна?
