Чайка и Гребешок - [5]

Словно слепец, впервые узревший солнце, словно странник, обнаруживший воду в пустыне, словно человек, утерявший надежду, а затем резко обретший ее, я замираю у двери, вглядываясь в пространство прямо перед собой.

Деревянный стол.

Стулья.

Кружки.

Ты.

Ты, который сидит ко мне спиной, накрыв голову руками в одной лишь серой майке и хлопковых штанах.

Ты, чьи волосы потемнели и потускнели, а на правом виске видна запекшаяся кровь.

Ты, чьи костяшки пальцев стерты, а мизинец неестественно подвернут вниз…

Ты. Ты — живой. Ты — настоящий. До меня доносится запах ванили, перемешанный с потом и зеленым чаем. С медом. Чуть горячий. С алюминиевой ложечкой в придачу.

Задохнувшись, я стискиваю зубы. В груди что-то рвется на части — от радости, от неверия, от возможности невозможного. От чуда.

— Альваро?.. — тихо-тихо, будто и вовсе без звука, одними губами. Мой голос, который заполнен болезненными нотками, пробирается в твою сторону.

Ты поднимаешь опущенную голову.

Ты тяжело, так тяжело, будто впервые, вздыхаешь.

— Маришель…

* * *

Темнота. Горящий синим экран. Расстеленная постель. Кружка с банановым соком, осушенная наполовину. Крошки от печенья.

И голос. Родной, проникновенный и задумчивый:

— Он должен сказать что-нибудь неожиданное, — раздается из-за моей спины, когда, кусая ногти, обдумываю конечную фразу истории. Тело потряхивает от нетерпения поставить заключительную точку и нажать на синюю дискетку сохранения в левом углу, однако даже дилетанту известно, что оборви все в неправильном месте — и труд будет напрасным.

— Что, например? — я оборачиваюсь к Эльберту, подошедшему ко мне со спины и почти сразу же натыкаюсь на карие глаза. Ласковые и нежные.

— Например, что Чайка теперь не та… или в голове ветер…

— У них у обоих в голове ветер, — я посмеиваюсь, откидываясь назад и прижимаясь к груди мужа, — Ветер — это то, что их объединяет. Понимаешь, они любят разные вещи и практически из разных миров…

— Да-да, я слышал, — он вежливо перебивает меня, погладив по волосам, — и все же, что-нибудь про ветер было бы уместно.

— Ветер, ветер… — я задумчиво качаю головой, перехватывая руки мужчины и рассматривая линии жизни, любви и здоровья на его ладонях. Длинные, заметные, родные. Удивительно, но у меня почти такие же.

— Ты лучше скажи мне, — прищурившись, оглядываюсь на знакомое лицо с правильными чертами и хитринкой во взгляде, — у них будет хороший конец? Дом, семья, дети?.. Они все-таки поженятся?

Эльберт со знанием дела прикусывает губу. Я не успеваю и пикнуть, как оказываюсь у него на коленях, крепко прижатая к сильному телу. Муж выше меня на голову и в полтора раза шире в плечах. А его черные волосы, его кожаная резинка… Альваро — его воплощение, его чистый образ. Только вот… только высоты боится он, а не я.

— Откуда же я знаю, Мишель. Их судьбы в твоей власти.

Я улыбаюсь, приникнув к твоему плечу.

— И все же?.. Что ты думаешь?

— Я думаю, — Эльберт облокачивается на мой письменный стол, где ярко в ночи горит экран ноутбука, — что у них будут дети, — его теплая рука многозначительно поглаживает мой пока еще плоский живот, — и… их дети будут иметь одну общую, большую мечту.

Распахнув глаза и от его прикосновений к тому, что теперь оберегаю больше собственной жизни, и от того, что говорит, я внимательно гляжу на розовые губы в сантиметре отдаления от моего лица.

— Какую мечту, Элеб?..

…Ты с любовью целуешь мой лоб.

— Мечту встретиться с той, которая дала им шанс на счастливую жизнь, — ерошишь мои волосы, хмыкнув, — и, конечно же, той, кто придумала Чайку и Гребешка — таких разных, но таких похожих, любимая.