Звук падающих вещей - [71]

Она была права, с этого момента все и началось.

– Где мы? – спросил второй пилот.

– Не знаю, в чем дело? – ответил капитан. «Боинг-757» лег на крыло, как птица, которая заблудилась на высоте тринадцати тысяч футов над Андами, скрытыми ночью, и в нем гибла Элейн Фритц. По голосам летчиков чувствовалось, что они уже обо всем догадались и только пытались казаться невозмутимыми, только делали вид, что все по-прежнему под контролем, хотя контроль уже был потерян, и эта невозмутимость была обманом.

– Беру левее? Взять левее?

– Нет… Незачем. Идем в Тулуа.

– Тогда нам правее.

– Бери правее, идем в Кали. Мы облажались, да?

– Да.

– Как мы могли так облажаться? Правее, быстрее давай вправо.

– Они облажались, – прошептала Майя. – И там была мама.

– Но она не знала, что происходит, – ответил я, – что пилоты сбились с курса, и ей не было страшно.

Майя задумалась.

– Это правда, – сказала она. – По крайней мере, ей не было страшно.

– Интересно, о чем она думала? О чем думала Элейн?

Запись начала издавать тревожные звуки. Электронный голос системы предупреждения отправлял пилотам отчаянные сигналы: «Слишком близко земля, слишком близко земля».

– Я потом думала об этом тысячу раз, – сказала Майя. – Я ведь ясно дала ей понять, что не хочу его видеть, что мой отец умер, когда мне было пять лет, и точка, это не подлежало обсуждению. Чтобы они даже не пытались ничего изменить в моей жизни. Но потом я почувствовала себя совершенно разбитой, больной. У меня поднялась температура, высокая, но я все равно шла заниматься ульями, просто боялась оказаться дома, если приедет отец. О чем она думала? Может, о том, что стоило попытаться все исправить. Что папа очень любил меня, очень любил нас обеих, и стоило попробовать все вернуть. На следующий день она позвонила снова, оправдывала папу, говорила, что раньше все было по-другому, что-то о торговле наркотиками и все такое. Что они не то чтобы невиновны, но что оба были невинными дурачками, если ты понимаешь разницу. В конце концов, это одно и то же. Как будто у нас в Колумбии никто не виноват… Так или иначе, она решила прилететь и все исправить. Сказала, что хочет успеть на ближайший рейс. Что если его застрелит ее собственная дочь, она примет это. Так и сказала: «ее собственная дочь». Что лучше смириться с этим, чем жить, вечно сомневаясь… Вот, вот это место: невероятно, как больно это слушать, хотя прошло столько времени.

– Черт, – сказал пилот на пленке.

– Как больно, – повторила Майя.

– Выше, парень, – сказал пилот. – Выше.

– Самолет падает, – сказала Майя.

– Выше, – сказал капитан в черном ящике.

– Все в порядке, – отозвался второй пилот.

– Они сейчас погибнут, – сказала Майя, – и ничего не поделать.

– Выше, – приказал капитан. – Тихонько, тихонько.

– Я даже не попрощалась, – сказала Майя.

– Еще выше, еще выше, – сказал капитан.

– Хорошо, – ответил второй пилот.

– Но я же не знала – сказала Майя. – Откуда я могла знать, Антонио?

И капитан:

– Выше, выше, выше.

Прохладный рассвет наполнился тихими рыданиями Майи, первым щебетанием птиц, а еще звуком, который был матерью всех звуков, звуком исчезающих жизней, падающих в пустоту, звуком, который производило все, что находилось внутри «Боинга-757», падая на андские скалы, и это каким-то абсурдным образом было еще и звуком жизни Лаверде, неразрывно связанной с жизнью Елены Фритц. А моя жизнь? Разве моя собственная жизнь не устремилась к земле в тот самый момент, разве это не было звуком и моего падения, которое началось там без моего ведома и участия? «Как! Ты упал с неба?» – спрашивает Маленький принц летчика, который рассказывает эту историю, и я подумал, что да, я тоже упал с неба, но этому нет никаких свидетельств, нет никакого черного ящика, где осталась бы запись, нет и записи падения Рикардо Лаверде, жизни людей лишены такой технологической роскоши.

– Майя, откуда он это взял? – спросил я.

Она молча посмотрела на меня (ее полные слез глаза были красными, она выглядела подавленной).

– Как он раздобыл эту запись?

Майя глубоко вздохнула.

– Ему всегда нравились карты.

– Карты?

– Да, – сказала Майя. – Он всегда любил карты.

Рикардо Лаверде всегда нравились карты. Он хорошо учился в колледже (был в тройке лучших в своем классе), но больше всего любил упражнения с картами, когда надо было чертить карандашом с мягким грифелем, пером или шариковой ручкой на кальке или бумаге контуры Колумбии. Ему нравились правильные пропорции амазонской трапеции, плавный тихоокеанский берег, похожий на лук без стрелы, он мог нарисовать по памяти полуостров Ла-Гуахира и с завязанными глазами попасть булавкой на карте в озеро Нудо-де-Альмагера. За все время его учебы единственные замечания за нарушение дисциплины он получал на занятиях по картографии, потому что заканчивал задания за половину отведенного времени, а потом помогал чертить карты товарищам в обмен на монету в пятьдесят сентаво, если речь шла о политико-административном делении Колумбии, или за одно песо, если это была гидрографическая карта или карта климатических зон.

– Зачем ты мне это рассказываешь? При чем тут это?

Когда он вернулся в Колумбию, отсидев в тюрьме девятнадцать лет, естественно, он стал искать работу, связанную с самолетами. Постучался в несколько дверей: аэроклубы, авиационные академии, но для него они были закрыты. Затем его осенило попытать удачу в Географическом институте Агустина Кодацци. Ему устроили экзамен, и через две недели он пилотировал двухмоторный «Коммандер 690A», экипаж которого состоял из двух пилотов, двух географов, двух техников, а на борту было сложное оборудование для аэрофотосъемки.