Звонок из Ленинграда - [14]

— Я больше не буду.

Шофер понял ее и улыбнулся.

— И правильно. Смотреть надо, а не судить. Город — как человек: одному улыбнется, а от другого отвернется. Как ты ему приглянешься.

А что, если она просто не понравилась городу, вдруг подумала Ксюша, если он не захотел показаться ей красивым? Машка Митрохина съездила в Ленинград на зимних каникулах, так потом на каждой перемене трещала всем: ах, какой Ленинград красивый, ах, какой он чудесный!.. Не может такого быть, чтобы Митрохина понравилась, а она, Ксюша, не понравилась. Не может, и все.

Машина неслась в черный провал под мостом. Вверху, над провалом, грохотала электричка. Зеленая, тупомордая… Ксюша похолодела от внезапного страха — ей показалось, что они въехали прямо под электричку…

А машина уже выехала на солнце и… понеслась по широченному проспекту. Справа и слева мелькали разноцветные дома, длились красные корпуса заводов. За железными и каменными заборами вырастали трубы.

Город летел навстречу, расширяясь во все стороны: бесконечный, меняющийся, как в калейдоскопе. Улицы, улицы, переулки, будто складные книжки-картинки, то раздвигались и становились широкими, как река, то сдвигались, наползая домами на машину, и Ксюша видела людей в комнатах.

И вдруг… машина будто вырвалась из каменного коридора домов и повисла над водой. Река чернела внизу, за узкой решеткой. Стоит машине чуть свернуть в сторону — и она понесется по воде между льдинами с синеватыми подтаявшими краями…

— Нева… — прошептала Ксюша и закричала: — Мама, смотри, это настоящая Нева!

— Невы державное теченье, — торжественно сказала сзади тетя Наташа.

Но Ксюша не видала никакого течения. Нева жила внизу, огромная, разбухшая, и, содрогаясь от ветра, сгоняла с себя льдины, словно хотела быстрее освободиться от зимней чешуи… А вдали виднелся еще мост, и еще… Мосты висели над водой, как нарисованные синей краской. За ближним мостом виднелась старинная крепость, точно богатырский корабль причалил к берегу и застыл неподвижно, сверкая на солнце высоченной мачтой.

Ксюша повернула счастливое лицо к шоферу и тут же развернулась к нему спиной, чтобы еще раз увидеть оставшуюся позади крепость.

Она крутилась на сиденье, вскрикивая от восторга. Хотела сразу увидеть все. Но машина неслась так быстро, что Ксюше удавалось выхватить только отдельные кусочки города: красивый балкон, шпиль на высокой крыше, витрину ателье или магазина. А вокруг такси лилась улица: звенели трамваи, двигались красные важные автобусы, тихие синие троллейбусы. По тротуарам в разные стороны шли нарядные люди. Их было так много, как бывает в Сыктывкаре в праздничные дни.

Шофер лихо развернул машину и остановил такси возле высокого решетчатого железного забора с белым домиком на краю.

— Приехали, — сказал дядя Павел.

Ксюша вышла из машины, потом вернулась и сунула голову в открытое окно:

— Знаете… наверное, я ему тоже понравлюсь…

— Я думаю, — сказал шофер серьезно.

— Кому понравишься? — спросила мама.

Шофер усмехнулся, подмигнул Ксюше и сказал загадочно:

— Секрет фирмы.

XI. Приехали

Домик внутри оказался одной большой комнатой с круглым столом посередине. Вдоль стен, как на вокзале, стояли широкие коричневые скамейки с высокими спинками. Стены были выкрашены густой зеленой краской, а на них висели цветные плакаты с разными микробами. В стене справа матово блестело круглое окно с прилавком.

В комнате ходили люди с сумками и авоськами. Некоторые пристраивались в длинную очередь возле окошка, другие начинали торопливо писать на листках бумаги, одалживая друг у друга ручки.

Слева комната вытягивалась в маленький коридор, в конце которого была дверь во двор. Возле двери сидела на табуретке грузная женщина в черном полушубке и валенках с калошами.

Дядя Павел подошел к ней.

— Здравствуйте, — сказал он, приподнимая шляпу.

— Здрасте, — хмуро ответила женщина и встала, заслонив спиной дверь, — если пропуска нет, не пропущу.

Ксюша смотрела на нее со страхом. Таких больших теток она еще никогда не видела. Рядом с нею даже дядя Павел казался мальчишкой.

Мама растерянно взглянула на дядю Павла и прижала руку в черной перчатке к губам. Дядя Павел откашлялся и успокаивающе положил руку маме на плечо.

— Пропуска у нас действительно нет, — начал было он, но тетя Наташа решительно перебила его:

— В четвертой хирургии лежит после операции наш товарищ. К нему сегодня прилетели из Сыктывкара жена и дочь. Разве вы можете их не пустить?

— Могу, — сказала женщина.

Тетя Наташа растерялась. Тетка возвышалась над нею, как могучий камень. Трактором не сдвинешь.

— Но… но как же быть? — спросила мама. В голосе у нее уже дрожали слезы.

Тетка подняла воротник полушубка, сунула руки в рукава и вдруг жалобно сказала:

— Гражданочка, думаете у меня сердца нет? Звоните на отделение заведующей, попросите, может, и даст пропуск, раз такое дело. Только наперед скажу, девочку все одно нельзя, раз в послеоперационное.

Ксюша сначала даже ушам своим не поверила. Что это значит? Ее не пустят к отцу?! Да этого просто быть не может! Она повернулась к маме:

— Мама, что она говорит? Почему нельзя!

— А вот так, — сказала тетка и нахмурилась, — нельзя, и весь сказ. Инструкция такая — до двенадцати лет.