Звезды зреют на яблонях - [42]

— Свинарник, — говорит Мамед.

Мы проехали уже километров десять от Кара-Кала, на дороге не было ни колхоза, ни даже отдельного домика, и вдруг — свинарник! Но рядом крошечный ручеек, а жизнь в Туркмении всегда следует за водой. Проезжаем еще с десяток километров — бочажок, два серебристых дерева ивы и рядом помещение колхозной птицефермы. Едем дальше. Возле колодезной скважины, — «инженерная вода», как говорит Мамед, — возвышаются слепленные из глины и палок шалашики для новорожденных ягнят. За древним кладбищем, которому не менее двух тысячелетий, на берегу ручейка — лагерь экспедиции геофизиков. Они тоже придерживаются воды.

Тут находится ущелье — цель нашей поездки. Здание колхозного стана окружено деревянным забором. На длинном шесте красная звезда. У ворот трактор. Впрочем, я заметила еще одну подробность: куры. Они, поклевывая, бродили среди подстриженных деревьев тутовника, вели себя самым будничным образом и даже без всякого на то права оказывались в сенях стана.

Наш грузовик с брезентовым верхом останавливается перед воротами. Ломакин уходит в помещение, и пока он там разговаривает с бригадиром, мы осматриваемся.

Колодец. Корова — самая обыкновенная, российская, какую можно увидеть где-нибудь в Подмосковье, в маленьком дворике под Рязанью. Буренушка. Но рядом возвышается пустынный голый хребет, кое-где покрытый низкой, выжженной, шершавой травой, и за ним не так уж далеко Иран.

Видимо, каждому свойственно подмечать именно то, что подсказывает ему характер, опыт, личные вкусы, а главное — возраст.

В нашей машине кроме шофера Мамеда (сейчас он здесь главное действующее лицо), кроме Эдуарда Ломакина (плодовод), кроме меня (корреспондент) едут две девушки — Алла и Света. Каждой лет по двадцать. Их интересы — ботанические (собирают семена дикорастущих для Ашхабадского ботанического сада), но это нисколько не мешает интересам чисто девичьим. Светлана и Алла заметили двух молодых колхозников. Алла берет бинокль.

— Смотри, лошадей чистят! — говорит она подруге и громко хохочет, хохочет потому, что ей весело. Ничего смешного в том, что два молодых парня чистят лошадей, нет.

Конюшня и эти двое находятся на расстоянии нескольких шагов. Бинокль не нужен. Но, должно быть, Алле кажется, что девушка с биноклем выглядит интереснее.

— Наблюдать не положено! Порядки знаешь? — говорит появившийся в воротах парень.

Парню тоже лет двадцать. Девушки, да еще такие милые, веселые, тут не частые гости. И парень не может сдержать улыбки.

Девушки и этот паренек — сверстники. И он и они совсем недавно окончили десятилетку. И он и они родились и жили в советском городе, читали одни книги, смотрели одни фильмы. Все было то же. Вот почему «ты» нисколько не удивляет девушек.

Бригадир, к которому я захожу познакомиться, оказывается тоже молодым, но он более сдержан, официален — положение обязывает. Его голубоглазое, добродушное, еще по-юношески округлое лицо полно сосредоточенности.

— Можно ли ночевать в ущелье? — спрашивает Ломакин. Видимо, он задумал показать мне ущелье во всей его красоте, ночью, с криком ночных птиц, рычанием барсов, полетом бабочек…

— Не советую, — строго говорит бригадир. — Располагайтесь в помещении. Квартира приготовлена. С машиной у вас кто, шофер? Если желаете, можете расположиться рядом с грузовиком.

Эдуард Ломакин не спорит. У него даже появляется строгое выражение лица, которое, однако, не мешает ему спросить, не знает ли бригадир, где в ущелье растет дикая яблоня. Найти эту яблоню Эдуарду очень хочется. Несколько лет назад именно здесь была обнаружена дикая копетдагская яблоня. С ней работала Мизгирева, выводя новый сорт.

— Опрошу стариков, — коротко отвечает бригадир.

— Доедете на машине до первой поляны, а дальше придется пешим строем, — напутствует нас бригадир.

…Ущелье начинается с двух холмиков земли. Над каждым древко: могилы.

Но такая над этими горами синь, такая сочная зелень гранатовых зарослей, такие тяжелые кисти дикого винограда свешиваются с лоз, что не хочется верить в то, что здесь побывала смерть.

И вот мы продвигаемся «пешим строем». Светлана и Алла в тапочках, я в босоножках. Только Коля обут в кожаные ботинки, как и положено в пешем строю.

Впрочем, имя юноши, которого нам дали в провожатые, мы узнали не сразу.

— Тебя как зовут? — спрашивает Алла.

— Не имеет значения, — строго отвечает он.

— Как же к тебе без имени обращаться? — недоумевает девушка. — Товарищ колхозник?

— Вот как раз и обратились, — еще более строго говорит он, но все же сообщает: — Николай.

— Коля, а Коля! — кричит Света, скрытая кустами жимолости. — Ты что же семена не собираешь? — И она бросает ему маленький брезентовый мешочек.

Коля в растерянности. Он даже не знает, как с этим мешочком обращаться, и держит его в руке.

— Тебя совесть не заедает? — спрашивает Света. — Люди работают, а ты что?

И вот мы карабкаемся вверх по ущельям, собирая семена и разыскивая дикую яблоню.

— Видали, где у нас сено? — спрашивает Коля девушек. — Там вчера барса застрелили. Вы оглядывайтесь, а то как раз налетите.

Он смотрит вверх, туда, где над голым горным хребтом сияет небесная синева. О чем думает сейчас этот паренек? О тех двух свежих могилах или о том, что делается там, за хребтом?