Звериное царство - [78]

Ах, если бы она могла явиться сейчас, здесь и забрать меня, я упал бы на колени, потом на бок или лицом в землю, и все стало бы хорошо…

Но в молчании и одиночестве ночи, когда все вокруг враждебное и холодное, а тени привидений мечутся в темноте, страшнее всего мысль об исчезновении с лица Земли. Или мысль о страданиях, агонии? Перспектива ходить под себя, лежать на больничной койке в памперсах, надетых добросердечной медсестрой, уподобиться одному из обитателей свинарника, которых они оглушают из пистолета гуманного предубоя[55]? Сыновья наверняка отправят его в клинику и будут относиться как к старику, к умирающему, которого нужно жалеть, но можно принимать за него решения. Да он скорее сдохнет, чем согласится на подобное! Зарядит охотничье ружье, сунет дуло в рот и спустит курок!

Ему недостает мужества. Ему, человеку, которого близкие всю жизнь считали самым гордым и сильным на свете. Он боится. Его одолел страх одинокого, хрупкого, уязвимого ребенка. Тот же страх охватывал Анри, когда отец, пьяный, измученный болью, возвращался под утро домой и начинал громить комнату, а они с матерью сидели в углу, и она обнимала его, уверенная, что рано или поздно муж убьет их в приступе безумия. Страх тем сильнее оттого, что он видел, как умирала Элиза: она не жаловалась, не стонала, никого не проклинала, не цеплялась за простыню, чтобы задержаться на этом свете, как будто считала уход из жизни мелочью, тривиальной формальностью, выполнить которую способен любой. А он, Анри, отбивается, лежа в темноте, задыхается, ноет, выскакивает из кровати, как черт из табакерки, скатывается по лестнице и выбегает во двор – босиком, в одной пижаме. Пытается восстановить дыхание, хрипит, как старый мул, как свинья, которую загоняют в прицеп, чтобы везти на скотобойню. Он тащится к свинарнику, потому что не знает, куда еще пойти, залезает в лужи, пачкая отвороты штанов, бьет себя кулаком в грудь. В памяти всплывает картинка: мертвое тело отца в гробу, лицо скрыто саваном, он протягивает руку, хочет погладить щеку под белоснежной тканью, потом сжимает кулак и в приступе гнева и отчаяния наносит удар, напоминающий грохот дикарского погребального барабана.

Анри напоминает сорвавшуюся с ниточек марионетку, танцующую в лунном свете, остервеневшего психа, про́клятую душу, которая вслепую ищет дорогу в лимбе, на берегах Стикса, и неизменно наталкивается на мрак.

Да, иногда идея ухода кажется переносимой, даже удобной, но лишь на короткое мгновение, а потом снова начинается бесконечный торг с Безносой. Он обращается к ней, как к конфидентке, опасной старой подруге, рядом с которой прожита целая жизнь, просит забрать его попозже, дать время разделить имущество между сыновьями и убедиться, что они не перегрызутся, не угробят все его усилия… Пусть это случится после того, как созреет рожь и кукуруза… Когда они вернут Зверя в свинарник.

Сейчас нет ничего важнее.

Разве появление Зверя – не знак Судьбы? Не непредвиденный шанс навести порядок, восстановить равновесие, уничтожить зло, что называется, на корню? Когда все будет улажено, к нему, возможно, вернется спокойствие и дальнейший ход событий покажется не таким уж и страшным.

Он идет к свинарнику. Вокруг простираются тусклые, ощетинившиеся серым жнивьем враждебные поля.

Результаты анализов подтверждают, что у вас лимфома, рак лимфатической системы… Он пока мало изучен, но кое-какие результаты ученые получили. Возможно, первопричиной заболевания является постоянный контакт с удобрениями и средствами борьбы с болезнями растений…

Конечно, он знает. Конечно, он и сам об этом думал. Местные не желают говорить о болезни, но Анри известно, что за последние годы некоторых поразила та же болезнь. Как он понял? Очень просто: этот перестал справляться с работой и нанял человека себе в помощь; тот, крепкий как скала, еле ковыляет через площадь, заживо съеденный химиотерапией, с бледным, как у трупа, лицом. Он садится за стойку в кафе, поднимает стакан трясущейся рукой, а назавтра его уже нет на белом свете…

Все догадываются, нет – знают, какая дрянь все те средства, которыми они много лет посыпают и опрыскивают поля (один только хлордан[56] или ДДТ[57] чего стоят), видят предупреждающие символы на бутылках, чувствуют резь в глазах и боль в горле, зуд по вечерам, например, в те дни, когда распыляют медный купорос. Но это неизбежное зло во благо, и в конце концов каждый перестает думать об опасности. Производительность растет по экспоненте, все подталкивают фермеров к использованию пестицидов: Европа, сельхозобъединения, здравый смысл. Они верят в прогресс, технику и науку.

«И вообще, – сам с собой рассуждает Анри, – не слишком ли много разговоров о ядовитости удобрений?» Может, виновато курение… Или тяжелая работа. И заботы, и все эти мелкие и крупные неприятности и несчастья, которые случаются в жизни и в конце концов окукливаются где-то внутри и все ломают. Разве люди не умирают от одиночества, скуки, разочарования? Поди знай… Да, их труд тяжел. Сколько раз он повторял, что убивается на работе ради семьи? Эти идиоты его доконали. Собственные сыновья.