Зуза, или Время воздержания - [19]

29

Опасны не смертельные болезни и эпидемии, не иммунодефицит и средневековый (порой) уровень гигиены. Опасно другое. Проститутка обирает клиента, сутенер — проститутку, проститутка — проститутку и далее по кругу. Я бахвалился, поучал — да, да, поучал, как писать о продажной девке, в которую вас угораздило влюбиться, то есть вообще учил писать! — и, возможно, так продолжалось бы еще невесть сколько, не опустись передо мною шлагбаум. Даже я понял намек: стоп! А то чуть не возомнил, что окружающие меня женщины чисты как конфирмантки…

Нужно, однако, рассказать, как все было, а если «как было» не помню, блеснуть искусством реконструкции. Времена настали нелегкие. Ситуация с блядями катастрофически ухудшалась, и, хотя разбиравшихся что к чему знатоков как всегда хватало, новых правил, по сути, не знал никто. Привычный уклад был нарушен. Зуза ездила за границу, и складывалось впечатление, будто за ней следом потянулись целые, более-менее соблазнительные, когорты, а в отечестве осталась всякая шваль; в кризисные периоды по иронии судьбы (а может, по вине собственного склада ума или темперамента?) мои потребности возрастали и ощущались все острее. Я не считал, что изменяю Зузе — она не относилась к сексу, как все нормальные люди, секс для нее не был ни табу, ни святая святых, ни даже приевшимся лакомством. За годы хождения по рукам у нее выработалось равнодушие к коитусу и всему, с этим связанному. Иногда я пробовал вообразить, будто мы с ней — любящие счастливые супруги, но… ничего у меня, признаться, не получалось.

Зуза по-прежнему всерьез относилась к моим словам. Мы вместе, но ты продолжаешь заниматься тем, чем занимаешься. Не те слова… но других не нашлось. Время от времени она уезжала — я знал куда и зачем, сильнее не ревновал, но и сказать, что мне было хорошо или, тем более, наплевать, тоже не могу; меня терзали неопределенность и недоговоренность, неизбежные, когда ты ослеплен. Как и раньше, она меня не любила, подсовывала (в качестве антикризисной меры) каких-то девиц; впрочем, — понимая, к чему идет дело, — я сам понемножку расширял прейскурант.

Подумав, я понял, что рассказывать об этом мне не хочется. Я сам виноват. Запомните: ни в коем случае нельзя менять условия, в городе полно вышедших в тираж проституток, которые не прочь вас обобрать. Уж будьте уверены. Что неудивительно: сексапильности не осталось, а любовь к баблу не прошла. Подходящих номеров телефонов я не знал; Зузиного секретного, кстати, тоже.

Финал выглядел следующим образом: на первый же свободный вечер я условился с девицей, которую, правда, в глаза не видел, но голос по телефону звучал приятно, к тому же она специально приедет из Познани, а это гарантировало, что оплата будет в пределах разумного. Познанянки, как и вообще женское население Великой Польши, унаследовали от немцев добросовестность[18]; казалось бы, все складывается неплохо. Однако поезд в тот день опаздывал, мне, конечно, не хватило терпения, я стал звонить насчет возможной замены и, как назло, ошибся номером; был уверен, что говорю с полной благих намерений познанянкой, а между тем беседовал с обладательницей тела, довольно давно отказавшегося исполнять свои обязанности. Каким чудом все так получилось? А вот таким… Короче, я жду и не могу дождаться. Кто ищет, тот всегда найдет; кто умеет ждать, тот своего дождется. Барышня под пальтецом настолько обнажена, что, должно быть, всю дорогу это пальтецо не снимала, даже в доставившем ее с вокзала такси не расстегнула; я сразу увидел, сколько у меня впереди удовольствий… И эта, готовая на все, особа спешит мне их подарить. За две минуты! Обхохочешься… однако не до смеху тут: она засыпает мертвым сном. Как я на такое купился? В голове не укладывается. Я хороший, дома у меня уютно, ко мне приятно приходить. Девицы смотрели на полки с книгами и балдели — этого, смею утверждать, хватало.

На мои чувства к Зузе это не повлияло. А должно бы. Стоит одной спустить с тебя глаз, другая мигом обдерет.

30

«Я прибыл в Лиссабон, но не пришел к определенному решению»[19].

Фернандо Пессоа «Книга непокоя»

31

Кто хочет, может придерживаться старой классификации. Есть мещанки и есть артистки — вроде бы категории извечные и, на первый взгляд, не потерявшие актуальности. Однако это не так. Поверьте — уж я наслушался певиц, которые приобщились к древнейшей профессии до начала карьеры, в середине или когда понадобилось отдать копеечный долг. Иногда они ставили записи своих завываний, иногда исполняли вживую. Что тут можно добавить? Были такие, что на время становились актрисами, писательницами, моделями. Сочиняли романы, ходили на кастинги, ждали звонка из агентства. Блядство почти никогда не попадало у них на первое место. Как и домик под Варшавой. В общем, по образу мыслей они схожи с алкоголиками.

Алкоголик вам скажет, что со следующей недели завязывает и возвращается к нормальной жизни, на самом же деле не вернется никогда — суперстрасть не выпустит из своих когтей.

Так и курвы. То, что кажется несущественным, преходящим, эфемерным, в реальности нерушимо и непреодолимо. Устранить бы еще такую мелочишку, как старость… уж они бы отыгрались на том свете. Молодость длится долго, об этом уже шла речь.