Золотые миры - [42]

За одеялом окно.

Мысли несмелые

О том, что прошло давно.

Светлые волосы…

Бледность усталых лиц.

Шёпот тихого голоса.

Холод пустых страниц.

Тень прихотливая

Лежит на большом столе…

Мысли такие лживые

Тают во мгле.

26/ XII, 1923

Эгоизм («Я люблю сама себя…»)

Я люблю сама себя

Больше всего.

День бесцельный погубя,

Вспоминаю его.

Буду думать, буду ждать

Светлую блажь.

Друг мой — синяя тетрадь

И карандаш.

Буду плакать по ночам,

Вечно одна.

Тень у моего плеча

И тишина.

В золотом полубреду

Мне хорошо.

Я сама себя найду

Карандашом.

Он на белизну страниц

Бросит печаль.

Окрылённых небылиц

Больше не жаль.

Пусть всё в жизни порвалось,

Что мне терять?

Спала на плечо волос

Светлая прядь.

Я сама с собой вдвоём

Буду сильней.

Сердце ровное моё —

Маятник мне.

26/ XII, 1923

«Я в этот час схожу с ума…»

Я в этот час схожу с ума,

Пишу стихи и жадно внемлю,

Как ветер обнимает землю,

Как нервно шевелится тьма.

Роняют губы трепет жгучий,

Недвижен взгляд зелёных: глаз.

Зловещей, грозовою тучей

За дверью стонет тёмный час.

Красивы белые страницы,

Душа бездонна и пьяна,

И уж не хочет, уж боится

Искать безумия до дна.

26/ XII, 1923

Утешение («Пройдёт эта шумная ночь…»)

Пройдёт эта шумная ночь,

Пройдёт это время тоски.

И можно ли горю помочь

Чуть видным движеньем руки?

И можно ли верить словам

В тот лживый и радостный час,

Когда заблестели едва

Зрачки чуть расширенных глаз?

Неискренних губ не понять,

Не вспомнить сочувственных слов.

Мертва и туманна тетрадь

Со звеньями звонких стихов.

В борьбе с переменной судьбой

Сотрётся вечерняя мгла,

Забудется тихая боль

У тёмного глянца окна.

Пройдёт с этим ветром тоска

И вспомнится только не раз

Жестокое что-то в зрачках

Зелёных расширенных глаз.

27/ XII, 1923

«Я помню этот взгляд пронзающий…»

Я помню этот взгляд пронзающий,

Прикосновенье тёплых рук,

И трепет мысли опьяняющей,

И сердца беспокойный стук…

Дрожанье плеч, движенья гибкие,

Волос спадающая прядь.

И губы с медленной улыбкою…

Их не узнать и не понять.

Молчанье… Им душа утешена…

Порой — чуть слышные слова,

Когда забилось сердце бешено

И закружилась голова.

Зелёных глаз уже не спрячу я…

Пусть душит хмель, идёт гроза!

Душа, по-новому горячая,

Упала в жгучие глаза…

31/ XII, 1923

Ирина Кнорринг с матерью

Среди литераторов. Париж.

КНИГА ТРЕТЬЯ. Сфаят (1924–1925)

«Гибкий стан передничком стянут…»

Гибкий стан передничком стянут,

Весь в кружевцах.

Эти глаза наивно глянут

В бледность чужого лица.

В кружевах чепчик. Локон нежный

Падает на висок

Совсем по-детски ещё безмятежен

Тоненький голосок.

Свежее личико. Губы с улыбкой.

Что-то чистит тонкой рукой.

Взгляд оловянный. Движенья гибки.

Хлопотлива. Довольна собой…

Молча смотрю в немытые стёкла

За переплётом окна.

В танках тяжёлых, в вязанке тёплой,

И, как всегда, одна.

Волосы выбились из причёски,

Падают на плечо.

Взгляд мой пустой, холодный и жёсткий,

А на душе — горячо!

Ногти состираны. Пальцы кривые,

Ноют суставы рук.

Слушаю только чувства глухие,

Сердца тревожный стук.

Вечно в безделье. Всегда недовольна

И непокорна судьбе.

Только когда мне немножко больно —

Душу люблю в себе.

1/ I, 1924

«Сквозь глухое окошко моё…»

Сквозь глухое окошко моё

Проникает нерадостный свет.

А в зелёных глазах — забытьё

И безумия медленный бред.

Только сердца учащенный стук

Всё твердит, что хочу и могу.

Сжаты пальцы состиранных рук.

Плотны складки неискренних губ.

В круглом зеркальце вижу глаза

И туман за дрожаньем ресниц.

В первый раз опьяняет гроза

До сих пор равнодушных страниц.

И сильнее дурманит свирель

Ещё новых, не сказанных слов,

А в душе нарастающий хмель

Чертит контуры звонких стихов.

9/ I, 1924

«После вечерней прогулки…»

После вечерней прогулки

Щёки пылают румянцем,

Бьётся размеренно-гулко

Тёплое сердце моё.

В комнате — холод и темень.

Блещут оконные глянцы.

Падают сонные тени

В гаснущее забытьё.

Скрип отворяемой двери,

Топанье ног у порога.

Холодны думы безверья

И непонятны уму.

Будит уснувшую память

Дрожь безнадёжной тревоги.

Спички неровное пламя

Режет холодную тьму.

Свежестью пахнут ладони.

В мыслях — туманно и смутно,

Холод и сумрак бездонный

В глуби неискренних глаз.

Сердце сильней и размерней

Такт отбивает минутам

После прогулки вечерней,

В первый мечтательный час.

4/ I, 1924

Васе («Без Бога, без мечты, без красоты…»)

Без Бога, без мечты, без красоты,

Без звонких рифм, без тающих аккордов,

Идёте вы в бездонность пустоты,

Идёте в жизнь несмело и нетвёрдо.

В плену чужих, крикливо-громких фраз,

Нелепейших, пустых предубеждений,

Боитесь вы поднять ресницы глаз,

Боитесь медленного пробужденья.

Свой ум, свою печаль, свои слова

Вы подчиняете чужим законам.

И падает в бездумье голова,

И в сердце замирают перезвоны.

Без веры жить. В строю маршировать,

Скучать в стенах Кибира и Сфаята,

И ропот смелой мысли заливать

Стаканом сладковатого муската.

Вот — ваша жизнь. И то же — впереди.

Вы эту жизнь не перешли ни разу,

Как будто бы стыдитесь вы найти

Огонь поэзии, мечту фантазий.

Когда же вас взманит, играя, даль,

И сердце стукнет глухо и тревожно —

Вам станет жаль, до боли станет жаль

Того, что было близким и возможным.

8/ I, 1924

«Глаза болят от слёз недавних…»

Глаза болят от слёз недавних

И не размерен взмах ресниц.

Едва поскрипывают ставни,

Гнетёт печаль пустых страниц.

Лежит недвижно на коленях

Бессильно сжатая рука.