Золотые миры - [32]

Шрифт
Интервал

Крылатая мечта пустых минут
Мне кажется несбыточным желаньем.
Мне делать нечего. Ленивый час
Проходит, как тоскующая вечность.
И ощутила я не в первый раз
Во всём бессмысленность и бесконечность.
Хочу себе представить жизнь мою —
И вижу в даль бегущие мгновенья,
Глухих желаний робкую струю,
Бездействие, тоску и отвращенье.
Дни, как лазурь, бездонны и пусты,
И жизнь умрёт в бессмысленном страданье,
Как умерли осенние цветы,
Как умирают чувства и желанья.
А вечер так же будет свят и тих,
И ночь такой же будет многозвучной…
Мне кажется, что некуда идти,
И я сама не знаю, что мне нужно.

11/ X, 1923

***

I. «Я свою жизнь разлюбила…»

Я свою жизнь разлюбила,
Мечта не придёт назад…
С какой я тревогой ловила
Ваш тёмно-синий взгляд!
Не знаю: любила ли крепко
Или ненавидела вас —
Только злоба в обиде цепкой,
Кажется, навсегда пронеслась.
Моя мысль уже неслась к Парижу,
А кругом такая тоска,
И я никогда не увижу
Синего воротника.

II. «Нет у меня ничего…»

Нет у меня ничего,
Ни песен, ни доброго слова.
Я разлюбила его,
Но снова любить готова.
Страшно и жутко мне,
Опять брожу, как в дурмане,
И стало ещё больней
Теперь его невниманье.

3/ IX, 1923

«Мне в тридцать пятом номере «Звена»…»

Мне в тридцать пятом номере «Звена»,
Вчера полученного нами,
В глаза страница бросилась одна
С моими робкими стихами.
Я в первый раз прочла свои слова
И ощутила горькую утрату:
Зачем, зачем другим я отдала,
Что мне одной лишь было надо?

6/ X, 1923

«Каждый день кончается болью…»

Каждый день кончается болью,
Странной хандрой и скукой,
Думой о синеглазом Коле,
И о вечной горькой разлуке.
И о том, что меня не любил он,
Иль его не смогла удержать я,
Или время переменило
Его долгое рукопожатье.
Теперь он уехал в Париж,
Или уедет скоро.
Во мне уже мёртвая тишь,
Я только боюсь разговоров.
Не хочу рассуждений о нём,
Не хочу, чтоб его упрекали…
А шумное время потом
Загладит мои печали.

6/ X, 1923

Октябрьское утро («Ни дождя, ни ветра, ни тумана…»)

Ни дождя, ни ветра, ни тумана,
Утро — будто личико ребёнка,
Лишь жужжание аэроплана
Тонкий воздух прорезает звонко.
Озеро спокойно и красиво,
Очертанья гор — ясней и ярче,
В бухте, на дредноуте массивном
Даже виден пёстрый флаг на мачте.
Катера бесшумно прорезают
Голубые, шёлковые воды,
Под сияющими небесами,
Как игрушечные, пароходы.
Что-то в ярком небе пробудилось,
Облако плывёт, как белый лебедь…
И не знаешь, что в чём отразилось —
Небо в море или море в небе.
Воздух ясен и прозрачно-тонок,
Море отливает бирюзою,
И покрылись выжженные склоны
Первой зеленеющей травою.

12/ X, 1923

«Набрела на тихий, белый скит…»

Набрела на тихий, белый скит,
На покой нежданно набрела.
Как виденья гаснущей тоски,
В небе рисовались купола.
Иглы ёлок устилали пни,
Проползла улыбка на губах…
«Кто там ждёт и верит, отомкни,
Отомкни свой терем-саркофаг!»
Здесь от бурь и холода покой,
Здесь печаль без песен и без слов.
И раскрылась дверь сама собой
Под далёкий звон колоколов.
И в бездонность яркую манит,
И влечёт в какой-то мощный сон
Этот белый, одинокий скит,
Этот однозвучный перезвон.
Так душа блуждает по ночам,
Так покоя ищет в забытье,
По глухим, неведомым скитам,
У холодных стен монастырей.

13/ X, 1923

«Вокруг — мучительная тишь…»

Вокруг — мучительная тишь…
Смотрю на небо бледной осени,
На выступы соседней крыши,
На зелень траурную сосен.
Там, за окном, тоска и лень,
А у меня — загадка давняя.
И медленно блуждают тени,
И ветер прикрывает ставни.

13/ X, 1923

Дон-Жуан («Сонны зданья тёмного Мадрида…»)

Сонны зданья тёмного Мадрида,
В лунном призраке — обман.
В парке, на скамье, тоской убитый,
Сын столетий — Дон-Жуан.
Веет безотчётное страданье
В жуткой бледности лица,
А в глазах — усталое блужданье,
Без начала и конца.
Шепчут струи белого фонтана,
Пахнут пряные цветы
Тёмная фигура Дон-Жуана
Раздвигает гибкие кусты.
Он цветов задумчивых касался
Злым движением руки,
И сжимали судорожно пальцы
Увядающие лепестки.
В них скрывалась горькая обида
В том, что было и цвело.
По туманным улицам Мадрида
Позабытое прошло.
Плотны зацелованные губы,
Брови сжаты ломаной чертой,
Тонкий профиль, сумрачный и грубый,
Веет жуткой немотой.
Он склонился к белому фонтану
В тёмной глубине аллей,
Где любил он видеть Донну-Анну,
Где любил мечтать о ней.
В пьяном, как вино, благоуханье,
В монотонной песне струй
Слышит он последнее прощанье
И последний поцелуй.
Гордый блеск блуждающего взора,
Горькая усмешка на губах…
Каменной улыбки командора
Вспомнил он зловещий страх.
Тихий ропот белого фонтана…
Что-то шепчущая темнота….
Где теперь ты, где ты, Донна-Анна,
Отлетевшая мечта?
Тонкий месяц, молодой и стройный,
Над старинным замком встал.
Дон-Жуан, бессмертный, беспокойный,
Не нашедший идеал.
Неба потемневшего завеса
Отражала белые цветы.
Образ милой, ласковой Инессы
Выплывал из темноты.
Страстные, призывные объятья,
Предназначенность пути.
Грубо зацелованного счастья
Не вернуть и не найти.
Вечный бред бессмертного скитальца,
Вечное исканье красоты…
Нервно-шевелящиеся пальцы
Мяли белые цветы.
Билась в нём назойливая мука,
Хмурилась упрямо бровь…
Поцелуи, женственные руки.
Быстро проходящая любовь.
И прошли года, прошли столетья.
Та же ночь и та же тишь…
Дон-Жуан, ты можешь ли ответить?
Дон-Жуан, молчишь?
Он молчит, не даст ответа,
Он, кто верил и искал…

Еще от автора Ирина Николаевна Кнорринг
О чём поют воды Салгира

Поэтесса Ирина Кнорринг (1906–1943), чья короткая жизнь прошла в изгнании, в 1919–1920 гг. беженствовала с родителями по Югу России. Стихи и записи юного автора отразили хронику и атмосферу «бега». Вместе с тем, они сохранили колорит старого Симферополя, внезапно ставшего центром культурной жизни и «точкой исхода» России. В книге также собраны стихи разных лет из авторских сборников и рукописных тетрадей поэтессы.


После всего

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. Кнорринг женственна.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Первый том Дневника охватывает период с 1917-го по 1926 год и отражает ключевые события российской истории XX века, увиденные глазами «самой интимной и камерной поэтессы русского зарубежья». Дневник погружает читателя в атмосферу полунищей, но творчески богатой жизни русских беженцев; открывает неизвестную лакуну культурной жизни русской эмиграции — хронику дней Морского корпуса в Бизерте, будни русских поэтов и писателей в Париже и многое другое.


Окна на север

Лирические стихи Кнорринг, раскрывающие личное, предельно интимны, большей частью щемяще-грустные, горькие, стремительные, исполненные безысходностью и отчаянием. И это не случайно. Кнорринг в 1927 заболела тяжелой формой диабета и свыше 15 лет жила под знаком смерти, в ожидании ее прихода, оторванная от активной литературной среды русского поэтического Парижа. Поэтесса часто лежит в госпитале, ее силы слабеют с каждым годом: «День догорит в неубранном саду. / В палате электричество потушат. / Сиделка подойдет: „уже в бреду“.


Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Дневник поэтессы Ирины Николаевны Кнорринг (1906–1943), названный ею «Повесть из собственной жизни», публикуется впервые. Второй том Дневника охватывает период с 1926 по 1940 год и отражает события, происходившие с русскими эмигрантами во Франции. Читатель знакомится с буднями русских поэтов и писателей, добывающих средства к существованию в качестве мойщиков окон или упаковщиков парфюмерии; с бытом усадьбы Подгорного, где пустил свои корни Союз возвращения на Родину (и где отдыхает летом не ведающая об этом поэтесса с сыном); с работой Тургеневской библиотеки в Париже, детских лагерей Земгора, учреждений Красного Креста и других организаций, оказывающих помощь эмигрантам.


Стихи о себе

Первый сборник поэтессы. В статье "Женские" стихи, строгий, взыскательный и зачастую желчный поэт и критик Владислав Ходасевич, так писал о первой книге Кнорринг: "...Сейчас передо мною лежат два сборника, выпущенные не так давно молодыми поэтессами Ириной Кнорринг и Екатериной Бакуниной. О первой из них мне уже случалось упоминать в связи со сборником "Союза молодых поэтов".    Обе книжки принадлежат к явлениям "женской" лирики, с ее типическими чертами: в обеих поэтика недоразвита, многое носит в ней характер случайности и каприза; обе книжки внутренним строением и самой формой стиха напоминают дневник, доверчиво раскрытый перед случайным читателем.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Говорит Черный Лось

Джон Нейхардт (1881–1973) — американский поэт и писатель, автор множества книг о коренных жителях Америки — индейцах.В 1930 году Нейхардт встретился с шаманом по имени Черный Лось. Черный Лось, будучи уже почти слепым, все же согласился подробно рассказать об удивительных визионерских эпизодах, которые преобразили его жизнь.Нейхардт был белым человеком, но ему повезло: индейцы сиу-оглала приняли его в свое племя и согласились, чтобы он стал своего рода посредником, передающим видения Черного Лося другим народам.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».