Золотые миры - [17]

Не говори («Таи в себе глубокое страданье…»)

Таи в себе глубокое страданье,

Не говори, что жизнь твоя пуста,

И пусть печать зловещего молчанья

Сомкнёт твои весёлые уста.

Не говори, о чём ты тосковала,

Под маской скрой унынье и печаль,

Не говори, что сердце жить устало,

Не говори, чего так больно жаль.

Таи в себе стремленья и желанья,

Не открывай своих заветных грёз,

Не жди от мира капли состраданья,

И пусть печать унылого молчанья

Смирит поток твоих душевных слёз!..

28/ XI — 11/ XII, 1920. «Константин», Мраморное море

«Для себя мне улыбки не нужно…»

Для себя мне улыбки не нужно,

Я не жду для себя упоенья:

В этом мире мне тесно и душно,

В этом мире мне нет утешенья!

В мрачном мире, унылом, страдальном,

Средь волнений житейского моря,

Лишь в одном человеке печальном

Я нашла молчаливое горе.

Он душе моей близок тревожной,

Столько слёз в его жизни бесстрастной,

Перед ним все страданья ничтожны,

Перед ним и блаженство неясно.

Для него б я страданья забыла,

Я б ему отдала своё счастье,

Я б ему свои сны подарила,

И холодное слово участья.

Я б ему отдала свои грёзы…

Да у воли подрезаны крылья.

И унылые катятся слёзы,

Бесполезные слёзы бессилья.

17/ XII, 1920. Наварин

«Воздух весенний бодрит и пьянит…»

Воздух весенний бодрит и пьянит,

В светлую даль голубую манит,

В вольные степи, на зелень полей,

Там, где душе веселей, веселей!

Там, где привольная даль широка,

Там, где, волнуясь, летят облака,

Там, где вся радость весеннего дня…

Но далека эта даль от меня…

Душит тоска всё больней и больней,

Бедному сердцу грустней и грустней.

Светлые грёзы, минувшие дни

Были лишь звонкие песни одни.

Всё, что прошло быстрокрылой мечтой,

Кажется в жизни одной лишь чертой.

Вольная жизнь широка, широка,

Пышная степь далека, далека,

Юная жизнь в неизвестность манит,

Воздух весенний бодрит и пьянит.

14–27/ XII, 1920. Бизерта. «Константин». Под жёлтым флагом.

«В тот миг, когда душа полна сомнений…»

В тот миг, когда душа полна сомнений,

Полна тревог, печали, суеты,

Когда глухие, грубые волненья

Оставили глубокие следы,

Когда в душе погублено святое

И мысль работает лениво, тяжело,

Иль в грустный час вечернего покоя

На сердце тайное унынье налегло,

Когда тоска холодная стремится

Вселить волненья грубой суеты —

В тот грустный миг приятно позабыться

В ленивом полусне, под крыльями мечты.

Лежать одной, без мысли, без волнений,

Забыть весь мир, всё прошлое забыть,

И там, в объятьях страстных сновидений

Свои страданья легче заглушить.

6/ I, 1921. Бизерта. «Кронштадт». Мастерская. Среди станков

В карантине («Спустился вечер молчаливо…»)

Спустился вечер молчаливо,

Недвижный воздух сны дарит,

Молчит немая гладь залива

И месяц волны золотит.

Спокойно всё. Чуть волны плещут,

Повсюду мрак, объятый сном,

И маяки, как звёзды, блещут

В туманном сумраке ночном.

Едва освещены огнями,

Давно уснули корабли —

И там, под лунными струями,

Молчит угрюмый лик земли.

«Земля!» О, сколько это слово

Желаний радостных таит,

Оно звучит любовью новой,

Оно зовёт, оно манит.

Так тянет в рощи, в степи, в горы,

Где зелень, счастье и цветы,

Уйти от праздных разговоров,

От скуки, сплетни, суеты…

Но жёлтый флаг тоскливо вьётся,

Но гладь морская широка, —

И сердце так уныло бьётся,

И всюду хмурая тоска.

Молчит корабль в тиши залива,

На мачте красный огонёк.

А чёрный берег молчаливо

Манит, таинственно далёк.

17/ I, 1921. Бизерта. «Кронштадт»

Песня («Всё это песня, но песня печальная…»)

Всё это песня, но песня печальная,

Песня страданья и слёз.

Слышится в ней только ласка прощальная,

Ласка задумчивых грёз.

Тихо глухие желанья развеяны,

Грёза давно прожита,

Воля, что пылкой мечтою навеяна,

Злобной судьбой отнята.

Всё, что уснуло в душе, непробудное,

Горькой омыто слезой,

Всё, что разбито, прекрасное, чудное,

Кажется только мечтой.

Жизнь мне указана властною силою,

Горем та сила полна.

Пейте ж, усталые, пейте, унылые,

Чашу страданья до дна!

Всё это песня, но песня печальная

Жизненной страшной борьбы.

Смолкнет она, точно ласка случайная,

Жалкой игрушкой судьбы.

13/ II, 1921. Бизерта-Сфаят

«Помнишь ты осень, глухую, ненастную…»

Помнишь ты осень, глухую, ненастную,

Серое небо, как сталь,

Помнишь холодную ночь безучастную,

Что подошла, как печаль?

Слёзы, рыдания, ветры могучие,

Полные мрачной тоской,

Месяц за чёрной свинцовою тучею,

Мёртвый, зловещий покой.

Ты покидал свою родину милую,

Счастье твоё покидал,

И, может быть, этой ночью унылою

Первое горе познал.

Ты покидал всё, что было прекрасного —

Бледную старую мать,

Помнишь её, как с тоскою ненастною

Вышла тебя провожать.

Помнишь — ты плакал. С неясной тревогою

Грусть к тебе в сердце вошла,

Как от тебя её тень одинокую

Скрыла вечерняя мгла.

Снова один ты, и в бурю ненастную,

С злобной, разбитой душой,

Губишь ты молодость, молодость ясную

Грубой, развратной рукой.

Всеми покинут, с тоскою глубокою

Плачешь ты, сердце губя.

Вспомнил ли ты свою мать одинокую,

Что ещё любит тебя?

Просит ли сердце, ничем не согретое,

Прежней любви и тепла,

Что от тебя навсегда, беспросветная,

Скрыла ненастная мгла.

Или от счастья, навеки уснувшего,

Порвана светлая нить?

Или боишься ты образ минувшего

В сердце твоём воскресить?

18/ III, 1921. Бизерта-Сфаят

«В дни моей печали смутной…»

В дни моей печали смутной,

В дни моей тоски неясной