Золотые эполеты - [59]

Неожиданное

Всю ночь Кондрат мчался по Буджакской степи. Тут безводные, опаленные солнцем пустоши чередовались с солончаковыми заболоченными зарослями, высокой осокой и камышами. Укатанная дорога петляла среди редких невысоких холмов, сливаясь с чуть заметными тропинками. Порой он засыпал в седле. В таких случаях конь, как добрый товарищ, сам усталый, измученный, замедлял бег и тревожным ржанием будил всадника. Только под утро Кондрату удалось добраться до Матросской слободы — предместья Измаила, где он остановился в придорожном трактире.

Молодцеватый хозяин, разбуженный его появлением, услужливо помог ему расседлать коня и накормить добротным овсом. А своего постояльца отвел отдыхать на чистую, просторную постель.

Утром Кондрат позавтракал в обществе таких же, как и сам, путешественников, затем пошел седлать Бурана. На конюшие увидел в темноте сутуловатого, высокого старика, который пытался разглядеть подковы на копытах Бурана. К удивлению Кондрата, его конь, всегда очень строптивый, не проявлял нетерпимости к чужаку. Кондрат с досады даже слегка шлепнул любопытного старика по спине.

Старик от неожиданности выпрямился во весь свой высокий рост и оказался под стать самому Кондрату.

— Варавий!.. Чур, да не снится мне сие! Откуда вы взялись здесь?! — воскликнул Кондрат, почтительно пожимая жилистую руку кузнеца. — Каким ветром вас сюда занесло?

— А тебя? — задал вопрос в свою очередь кузнец.

— Ищу Богданку.

— А жива она?

— Слава богу, жива, — и Кондрат рассказал Варавию все, что только узнал о Богдане.

— Она теперь с сердобольными сестрами ездит, с лекарями. Раненым воинам милосердие оказывает, исцеляет… Может быть, в Измаиле она, хотя и отъехать могла туда, где ноне битвы будут.

— Дала ли она о себе весть тебе? Письмецо какое или на словах, может быть, Скаржинским написала, али матери твоей, или кому из знакомых в поселке? — Кузнец вопрошающе рассматривал лицо Кондрата.

— Никому и ничего. Ни слова о себе…

— Видимо, она знает, что ты ищешь, тревогу о ней маешь — и ничего.

— Конечно, дед, знает.

Кузнец Варавий от последних слов Кондрата сразу помрачнел.

— Плохо!.. Плохо твое дело, хлопец, но еще хуже твоя Богданка поступает.

— Это почему?

— Как ты не понимаешь. Почему да почему?.. Ведь она знает, что ты по ней боль в сердце носишь. Как же ей тебя не жаль. А ты сюда ее искать в Измаил прискакал.

— Может быть, она еще здесь… Надежду имею…

— А ежели ее нет?

— Коли нет, поеду искать…

— Слушай мой совет: не ищи сию девку безжалостную. Видать, в батьку своего бессердечного она удалась, — зло говорил Варавий.

— Чего вы такое, дед, говорите. Вы же знаете, что я Богдану люблю. Может быть, я ее сейчас в Измаиле найду.

— А ты казак или не казак?

— Казак.

— А коли казак, то вырви!..

— Как это — вырви?..

— Из сердца вырви любовь свою.

— Странные слова вы мне говорите. Странный совет.

— А ты думаешь, как?!.. Баба тебя топчет, а ты одно и то же заладил: люблю, люблю.

— Я же перед ней виноват.

— Ты свою вину искупил. Да и в чем твоя вина? Обычное мужское дело. Коли мы, все мужики, перед бабами так виноваты не были, то и род человеческий пресекся бы. Так что перестань ты, дурень, одно и то же твердить: «Я виноват перед нею…» Ничего ты не виноват. А вот она, она-то виновата перед тобой. Почему весточки не шлет, а?

Кондрат уважал Варавия, почитал как мудрого, справедливого человека, который всегда по-доброму относился и к нему, и к Богдане. Всегда вставал в защиту. И вдруг сказать о ней такое.

Он чувствовал себя совершенно растерянным:

— А вы, дед, по какому делу в Измаил пожаловали? — спросил старика Кондрат, чтоб перевести разговор на другую тему.

— Ну по какому делу кузнец мог сюда, на Дунайский берег, приехать? Известно, по какому — по железному. Виктор Петрович заводишко ставить задумал. Машины прибыли. Собирать их надобно, а железной сбруи к ним шведы маловато прислали. Сбрую эту — болты, гайки, скобы — ковать некому. Все равно мне придется, а железа для этого у нас кот наплакал. Вот я и рыщу на телеге за подходящим железом по всему краю. Тут, в Измаиле, из Германии доброе железо австрияки да мадьяры в Турцию транзитом везут. Вот я у них кое-что и добыл.

— Доброе дело, дед.

— Ясно, доброе… Только без тебя, как мне ковать? Ты, Кондратка, молотобоец дюже способный, а мой Семен, сам знаешь, и хворый, и слабосильный. Без твоей подмоги дело у нас не очень пойдет. Вот я об этом и Виктору Петровичу говорил. Мол, не будет без Кондратки толка.

— А я, дед, без Богданы все равно в наши Трикраты не вернусь.

— Тьфу!.. — выругался от души непотребными словами Варавий. — Далась же она тебе… А мать свою, что тебя родила, ты позабыл. Кто за ней присмотрит? Кто за твоей матерью доглядывать будет? Я уже одной ногой в могиле… Виктор Петрович и Наталья Александровна — им тоже за семьдесят. Или она по дворам с сумой ходить будет?..

— Ну, не могу я без Богданы в Трикраты возвращаться. Не могу, Варавий. Пойми

— Бог тебя простит!.. Так иди же скорей свою Богдану искать. Найдешь и возвращайся. Вместе домой поедем. Я тут еще денек побуду. Пока купленое железо с обозом не отправлю домой.

…Кондрат бросился на новые розыски Богданы. Но, увы, его надежды опять не оправдались. Вскоре он узнал, что девушка, вместе со своим обществом сердобольных сестер, на парусной барке отплыла в Николаев. Поиски ее привели Кондрата в порт. Тут он несколько раз прошелся, ведя под уздцы Бурана, по опустевшей пристани, подумать только, с которой, может быть, недавно отправилась в путешествие его любимая. И тут он впервые под влиянием жестоких слов в ее адрес кузнеца Варавия мысленно упрекнул Богдану. «Неужели она и двух слов мне написать не удосужилась о себе?»