Золотые эполеты - [13]

Пьер и в самом деле как будто исправился. Но это было только уверткой. В душе сын остался тем же фанфароном, лихачом-гусаром, эгоистом… Чтобы сделать отцу приятное, он даже согласился объехать с ним поля. Но тут же заскучал, стал умолять отца вернуться обратно в усадьбу: «потому что у меня от серых пустых полей стало рябить в глазах». Виктор Петрович внял просьбе сына, вернул его в усадьбу, приказал кучеру распрячь лошадей, а сам сел на коня и отправился, как всегда, верхом объезжать свои владения. Старший Скаржинский уже давно пережил разочарование в сыне, когда убедился, что он совершенно равнодушен к делу, которому посвятил всю свою жизнь отец. Благородному делу — превращению выжженных солнцем засушливых степей Юга Украины в плодородные поля и сады. Так же болезненно пережил он нежелание или просто неспособность Пьера учиться. Несмотря на то, что с Пьером занимались опытные педагоги, он едва смог усвоить элементарные начальные знания по арифметике, географии, родному и французскому языкам. Пришлось сына определить на военную службу. Она-то и пришлась Пьеру по сердцу. Слово, данное отцу, вести себя смирно и честно, сын держал. Он жил в Трикратах по принципу: «тише воды, ниже травы». Занялся псарней, которую, как и псовую охоту, не очень-то жаловал Виктор Петрович.

Пьер завел новых гончих собак и частенько выезжал с ними травить зайцев, которых много развелось в полях. По вечерам Пьер приходил в покои матери и до полуночи раскладывал с ней пасьянсы. И, наверное, ничто больше не тревожило бы сердец старших Скаржинских, если бы к Пьеру не нагрянул из Петербурга его закадычный друг — однополчанин поручик Роман Сидорович Проханов.

Он прикатил в Трикраты на лихой тройке в обществе двух ярко разодетых актрис, которые на той же разудалой тройке после разговора с Виктором Петровичем покинули усадьбу, а Проханов остался на правах гостя и друга Пьера.

На половине дома, где обитал младший Скаржинский, сразу же стало шумно. Из ближайшего городка Вознесенска в усадьбу зачастили тройки: то с ящиками вина, то с офицерами местного гарнизона, то с веселыми девицами.

Начались карточные игры, разудалые кутежи. Пьер, соблюдая данное отцу слово, принимал в них пассивное участие, объяснял родителям, что участвует в этих кутежах, лишь выполняя долг хозяина перед гостями… И он не лгал. Всеми увеселениями руководил его неуемный приятель. На первый взгляд, Проханов казался Скаржинский вежливым, воспитанным офицером.

Но это была лишь личина, скрывавшая его грубую, распущенную натуру. При первой же возможности этот рослый чернокудрый офицер в расшитом серебром гусарском мундире сбросил с себя личину скромника, и тут открылось его истинное обличье — циничного распутника и пьяницы. В Трикратах ему было трудно устраивать кутежи и азартные игры. Тут невозможно было достать вина и не было партнеров-картежников. Проханов начал волокитничать. Он не оставил без назойливого внимания ни одной смазливой сельской девушки. Приставал к ним с объятиями и поцелуями. А если получал отпор, то не смущался и на нелестные выражения в свой адрес отвечал смехом. Девушки жаловались На- талье Александровне, и та, в свою очередь, деликатно просила сына:

— Пьер, поговори с Прохановым, чтобы он перестал обижать наших девушек своими бесцеремонными ухаживаниями.

Пьер, молча, соглашаясь с матерью, кивал головой. Он хотя и не одобрял в душе поведение приятеля, но в то же время считал его поступки проявлением своеобразной гусарской лихости. Поэтому Пьер даже боялся намекнуть тому, что не одобряет его поведения, ведь Проханов был чуть ли не его идеалом.

Виктор Петрович оценивал приятеля Пьера по-другому. Он сразу понял, что этот гусарский офицер дурно влияет на сына, и когда ему рассказали, как Кондрат дернул за ворот Проханова, когда тот вздумал поцеловать Богдану, стал на сторону своего воспитанника. «Молодец, что проучил обидчика», — подумал он и сделал вид, что ничего не знает о поступке Кондрата. Лишь, как бы невзначай, спросил сына:

— Когда Проханов покинет усадьбу?

Узнав, что у того через неделю кончается отпуск, Виктор Петрович решил не поднимать вопроса о выдворении из усадьбы неприятного гостя.

А Проханов, в свою очередь, спросил Пьера, когда его отец собирается уезжать с Кондратом в Питер. Узнав, что через два дня, обрадовался и произнес лишь одну фразу:

— Тогда успею.

Смысла этой фразы Пьер так и не уловил.

Коварный поручик

Чтобы понять сказанное Прохановым, Пьеру пришлось бы вспомнить недавний разговор с ним. Когда тот пришел к Пьеру в комнату в помятом мундире, воротник был почти вырван, болтался на ниточках на обнаженной красной шее чернокудрого поручика, он у него спросил:

— Что с тобой приключилось, дорогой мой Ромул? — Так по-приятельски называли офицеры Романа Проханова. — Какая красавица запустила в твою шейку коготки? — продолжал расспрашивать Пьер.

Проханов разразился такой соленой бранью, которой мог бы позавидовать самый виртуозный в сквернословии унтер. Он, сорвав с плеч мундир с порванным воротником, заклеил на шее царапину пластырем, переоделся, выпил стакан холодного вина. Тогда, наконец, успокоился и рассказал о стычке с Кондратом, когда тот оттащил его за воротник от девки: