Золотой миллиард - [5]

— Вы выносили ирлению за пределы квартиры?

— Я действительно должен вам отчитываться?

— Отвечать!

— Выносил.

— Куда? — мне показалось, что в гортанных звуках, переведенных машиной, послышался страх.

— В заброшенный сектор 305. В сектор 154, там, вроде, атмосфера для него подходящая. В сектор 23, там эта фиалка все никак не могла размножиться, вот и подумалось, что в компании дело быстрее пойдет, может и еще куда… не помню.

— Идиот! — не выдержал негуманоид, хватая Сташка за ворот рубахи. Тонкая ткань треснула, обнажая шею мужа. Увидев вязь татуировки, негуманоид дернул хвостом и что-то ненавидяще зашипел.

— Элита, — милостиво перевел механический голос. — Что ни сделает, сука, а все равно уйдет безнаказанным.

Сташек оказался неправ — растение науке было очень даже известно. И если б только науке… еще, увы, и департаменту безопасности. Сташкин „хамелеон“ действительно оказался страшно живучим, а еще не любил соперников. Это он только поначалу красился под соседей, а потом, потравив все вокруг и как следует разросшись, вновь становился бурым некрасивым уродцем.

Это было началом. Только за несколько часов невинная с виду ирления разрослась бурым ковром… и полезла в другие сектора. Как она умудрялась пересечь силовое поле, никто не знал, но факт оставался фактом: „лопухи“ не брали ни химикаты, ни огонь, да ни черта их не брало — к утру над выжженной землей вновь появлялись милые бурые росточки.

Вскоре планета перешла на карантин.

Через две недели из „многоцветной“ превратилась в „бурую“.

Через месяц на ней погибла не только вся растительность, но и практически все животные. Даже мой милый мишка. Жрать эту бурую дрянь не мог никто, гусеницы и те отказывались. В результате на планете осталась исключительно только ирления, над которой парил запах разлагающихся тел — сотрудники народного парка „Сира“ не успевали убирать мертвых животных. О приеме туристов более и речи быть не могло.

Сташку и мне приказали не выходить из нашей квартиры: боялись, что сотрудники Сиры забьют насмерть. Через неделю на планету прилетел другой представитель элиты: высокий, худощавый, в форме чиновника высшего ранга. Он окинул меня внимательным взглядом и тихо улыбнулся:

— Хорошая работа, Сташек.

Я опешила… как и все на планете я думала, что этот хрыч прилетел, чтобы Сташка отчитать за глупость, а тут вот оно как…

— Могу я знать, зачем? — тихо поинтересовался Сташек.

— Нецелесообразное использование. Ботанический сад радует глаз, но, по сути, совершенно бесполезен. В то время, как залежи армита… Но владелец не желал продавать планету.

— Подозревал нечто подобное. Могу я получить свое… наказание… — Сташек выделил голосом последнее слово, придав ему несколько ироничный оттенок.

— Я учел твою просьбу и подыскал для тебя подходящую планету. Никакой цивилизации, чистый лист, который ты сам можешь заполнить. Тебе понравится. А после уничтожения Сиры мы прислали на Илизор другого представителя элиты с извинениями для губернатора. Ему придется смириться с твоей потерей.

Сташек так довольно улыбнулся, что до меня начало доходить… муж, оказывается, ничего и никогда не делает просто так. А женился он на мне зачем?

— Мне очень жаль, что ты растеряла всех друзей, — сказал Сташек, когда мы собирали вещи. — Но не думаю, что они тебе подходили…

Я сглотнула. Где-то глубоко в душе возникло подозрение, что Сташек со мной играет… впрочем, он со всеми играет.

Планета, куда мы прилетели, была действительно еще нетронута цивилизацией. Недавно открытая, у черта на куличках, вдали от основных межпланетных трасс, она была одной из тех, кому пока „еще не нашли достойного применения“. Единственный плюс для землян — вполне пригодная атмосфера.

Наша исследовательская группа, состоявшая исключительно из гуманоидов, включала в себя пятнадцать особ, из которых женщин было только три — я, толстая, смешливая повариха тетя Аня и потасканная, вечно злая блондинка Натали.

Жили мы в наскоро поставленных бараках. Серые коробки из пластика, внутри — биотуалет, душ, стол с двумя стульями и подъемная кровать, крепившаяся к стене. Ели в такой же пластиковой коробке, заставленной длинными, крепленными к стенам столами. Ту коробку мы гордо называли „столовой“, и хозяйничала там тетя Аня. А хозяйничала она вполне неплохо: привозимые раз в неделю полуфабрикаты превращались в ее ловких руках в нечто вполне съедобное и, временами, даже вкусное.

— Опять эти „обезьянки“, — засмеялась тетя Аня, поставив передо мной на стол кружку с питательной жидкостью.

Я посмотрела в полускрытое занавесками окно и поморщилась: через расчищенную для лагеря площадку воровато пробиралось небольшое, похожее на десятилетнего ребенка, существо с низким лбом, выпученными, лишенными ресниц, белесыми глазами и большим безгубым ртом. Кожа у него была противного синюшного оттенка, и пахли оно вблизи каким-то мускусом, от которого меня воротило.

— Ты пей, пей, тебе полезно, — тетя Аня подвинула ко мне кружку.

Я погладила живот, с ужасом вспомнив сегодняшнее утро. Проклятый токсикоз не дает покоя. А здесь ни врачей, ни медикаментов почти нет, только Сташек с его извечным „организм должен справляться сам“. И угораздило же меня забеременеть именно на этой планете.