Следующий день принес хоть маленькое, но облегчение. В институте об Александре молчали, внутренний голос больше не беспокоил, вот я и решила, что на этот раз обошлось.
Чувствовала себя глупо. Зачем волновалась? Зачем искала в справочнике его домашний телефон, тревожила его семью? Зачем мне это? Кому нужна глупая перебранка с его женой, бессмысленный разговор с его сыном? В очередной раз выставила себя дурой, свела Александра на скандал с ревнивой супружницей, и чего ради?
Кто мне сказал, что каждый раз, когда пьяный садиться за руль, заканчивается аварией? Если было бы так, то любой праздник в нашем краю увенчивался бы серией похорон. Кому-кому, а мне это хорошо известно. Сколько идиотов я безуспешно оттягивала от машин после шумных вечеринок? Один Димка чего стоил — как подвыпьет, так сразу ему Шумахер становиться навязчивым конкурентом, которому надо «нос утереть».
Чего мы только не делали: и ключи от машины прятали, и машину втихаря отгоняли… Но один раз Димка все ж дорвался, потягался с «выскочкой» Шумахером на чужом автомобиле, и ничего, живой: в канаве искупался, хозяину кучу бабок на ремонт отвалил, да и зарекся садиться пьяным за руль, а туда, где решил выпить, стал предусмотрительно являться как пассажир, а не как водитель. При этом шутил, что второй раз своего ангела-хранителя так подставлять не будет… Может и до Александра наконец-то дойдет? Да и голос его сына, вроде как, не был обеспокоен. Значит, у нашего кристально чистенького психолога уже случалось… А раз случалось, то почему именно сейчас и не пронесет? Правда, при моей феноменальной везучести все возможно, но смерть Александра — это уж слишком даже для моего не слишком расторопного светлого гения… Вскоре вместо беспокойства пришло раздражение — с чего это психолог позвонил именно мне? Почему мне, а не кому-то другому он рвет душу пьяным бредом? Больше некому? Я что, крайняя? Или был это всего лишь эксперимент? Проверял, насколько я сама верю во весь этот бред? Для своей научной работы, к примеру, или для симпатичной папочки с красивой надписью над моим именем «Досье»? Но к концу среды злость уже не помогала. Звонить ему после воскресных разговоров я, ясное дело, побаивалась, сам он не звонил, в институте не появлялся, а я мало помалу начала беспокоиться. Никак не желала уходить из души тревога, тихим шелестом плескался в желудке страх. Какое-то шестое чувство говорило, что все еще только начинается, а мой сравнительно благополучный до сих пор период канул в Лету… Беспокоила днем и ночью брошенная Александром фраза… Я не первая… Что он еще сказал? Имя, какое-то имя… Сначала Макс, вот что он сказал. Макс… Кто это — Макс? Наверное, Максим. Кто это?
Вопрос, что отнял у меня первую половину ночи и испоганил кошмарами вторую. Наступил четверг — мой самый нелюбимый день недели. Поганый четверг — с проливным дождем, мокрым снегом и лужами на дорогах. Это называлось гордым словом — «зима»! По всем каналам плохую погоду списывали на всемирное потепление, опять выступали с громкими лозунгами экологи, а мне стало скучно. Не помогала и учеба. По той простой причине, что этой самой учебы не наблюдалось. Заболел преподаватель психологии, и у меня не было двух первых пар. Сначала это даже радовало. Но проснулась я, как автомат, в обычное время, заснуть, не смотря на тягучую сонливость, больше не смогла, занять себя было нечем (мелодии по радио надоели еще пол года назад, по телевизору крутили теленовеллы, включать компьютер не хотелось), и мне, естественно, стало скучно. От нечего делать я решила забежать в киоск за программкой. Благо, что этот самый киоск стоял за дорогой, моя любимая газета выходила как раз по четвергам, и там же можно было приобрести «Крота» с японскими кроссвордами, а, значит, нашлось бы приятное занятие на оставшуюся часть утра. Идея оказалась не из лучших. При выходе я не посмотрела в окно, а зря: вместо накапавшего с утра дождика на улице оказался чуть ли не ливень с сильным ветром на закуску. Это зимой-то! Мокрая и злая, проклиная дармоедов экологов с их всемирным потеплением, я прошлепала к киоску, чудом выдернула из сумки кошелек, умудрившись при этом не выронить сумку а, заодно, не отдать холодному ветру зонтик, купила, наконец, влажную газету с программкой, и получила свой облом с «Кротом» — не одна я оказалась любительницей японских кроссвордов. Сунув газету в сумку и на ходу застегивая молнию, я побежала назад к подъезду, проклиная болезнь, так некстати одолевшую нашего преподавателя. Сидела бы я сейчас в теплой аудитории, пыталась бы придумать ответы на каверзные вопросы психологических тестов и в ус себе не дула, а теперь… даже «Крота» мне в этот проклятый день не положено! В подъезде, пропахшем следами человеческой, собачьей и кошачьей жизнедеятельности, я почувствовала себя словно в раю. Обмерзшие щеки горели, как в огне, с зонтика на пол стекали крупные капли, зато работал лифт, и это радовало. Как ни странно, повезло мне еще раз — в тот момент, когда я открывала дверь, из соседней квартиры появился почтальон и сунул мне в руки толстый конверт. Схватив конверт в зубы, я чиркнула нечто вроде подписи в журнале почтальона, прошмыгнула в квартиру, налетела в темноте на острый угол трюмо, взвыла от боли (опять синяк будет), бросила сумку на пол, и вошла в комнату. Письмо жгло руки… вернее, зубы женским любопытством. Конверт был большим, белым и подписан неразборчивым почерком.
