Золотая рыбка - [40]

Муж тяжело кивает, потирая мои плечи. Его губы становятся еще мягче, голос нежнее, проникновеннее:

— Поэтому мы и вместе, — объясняет он, — и поэтому мы женаты. Это не аквариум с золотой стенкой, моя девочка. Это просто квартира, просто город. Я не заточаю тебя в клетку. Я никогда никому не позволю этого сделать.

Меня переполняют чувства. Это сложно выразить и еще сложнее понять, но их просто слишком много. Бьют ключом, текут бурной рекой. А количеству соленой влаги в своем организме я и вовсе поражаюсь.

Но все это того стоило — все, что случилось. За такие слова Эдварда, за искренность его чувств я готова пережить все это снова.

— А себя?.. — только лишь спрашиваю, осторожно поцеловав рубашку на его груди.

— Ммм?

— Зачем ты себя заточаешь? — пальцы ласково движутся по спине, притрагиваясь к черному пиджаку и опускаясь к поясу брюк. Потом обратно — и на шею. По коже, по вороту рубашки. По волосам. Я никого на свете не смогу любить сильнее. И никого на свете больше, чем этого мужчину, не боюсь потерять. Сегодня как никогда ясно это вижу.

— О чем ты? — он опять хмурится.

— О приступах, — не боюсь произнести это вслух и голос звучит уверенно, в меру эмоционально и в меру серьезно, с призывом довериться и приступить к действию; попробовать, — это же замкнутый круг без врачебной помощи, ты же понимаешь не хуже меня. И эти таблетки, и опасность… Эдвард, если бы это происходило со мной, ты бы смог просто смотреть? Что бы я тебе не говорила?

Я отстраняюсь. Не обратно в пустоту гостевой, не из объятий, просто немного назад. И смотрю на дорогое сердцу лицо. На каждую его эмоцию, каждое движение.

Эдвард прикрывает глаза, собираясь с силами и мыслями, а я им любуюсь. Любуюсь и люблю. Мне несказанно повезло. Просто невозможно.

— Поверь мне, — прошу его, указательным пальцем проведя линию по гладковыбритой щеке, — мой хороший, ну пожалуйста… ты же все сам знаешь.

И внезапно эта фраза проливает на меня свет на этот вопрос. Становится практически его ответом.

Эдвард открывает глаза, вглядываясь внутрь моих своими пронзительными оливами, а я убеждаюсь.

Ну конечно же.

Все знает.

— Диагноз ясен? — тихонько зову, прижавшись к нему как можно ближе и глядя в глаза снизу вверх, — его определили, так ведь?

С мрачностью запрокинув голову, Эдвард кивает. Морщится.

Мне хочется задрожать, но я не дрожу. Мне хочется заплакать, но слезы как-то сами собой высыхают. Мне больно, но боль можно стерпеть. Все можно стерпеть.

Я прихожу к общеизвестному выводу. Тону в нем.

На губах дрожащая понимающая улыбка, выпрямившиеся, побелевшие пальцы все еще на калленовском лице. И огонь. Огонь внутри. Испепеляющий.

— Это рак? — просто спрашиваю, облизав губы. Всматриваюсь в его лицо, в глаза, в губы — ищу подтверждения. Картинка складывается в голове из сотен пазлов, многие из которых перекликаются с головной болью, неожиданными ее приходами, столь большой силой и непомерным, непомерным страданием. «Не лечится», он сказал. А снять можно только таблетками. Дорогими, с малым количеством штук в пачке, яркого цвета. И выдают их исключительно по рецептам.

Эдвард неровно выдыхает, под его кожей ходят желваки. Он все еще держит меня в руках, только слабее. Признает?..

— Глупый мой, — соленая влага прокладывает себе путь обратно, но оптимистичный смех, вырывающийся из плена отчаянья, делает свое дело, воодушевляя меня.

Крепко обнимаю его, привстаю на цыпочки и целую в щеку, а потом жмурюсь и не допуская на лице и толики ужаса, — мой хороший, мой милый… ты этого боялся? Что я узнаю и уйду? Что я тебя брошу? Господи… ну что ты. Ну что ты, Эдвард… я же тебя так… я же только с тобой… не бойся. Не смей этого бояться.

Подкрепляю свои слова действиями, руками обвив его шею. Целую щеки, губы, скулы — все, что вижу. Показываю, как сильно люблю. Плачу и показываю, потому что больше ничего мне не остается. Правда вышла жестокой и болезненной, но такой она и ожидалась. А уж неуверенность Эдварда в моих силах, то, как уверенно прятал это, преследуя нужную цель, делает свое дело. Убивает меня и испепеляет все ненужное, оставляя лишь сочувствие, сострадание и любовь. Любовь ему нужнее всего.

— Я здесь, — когда в нерешительности целует меня в ответ, шепчу я, — я с тобой. Я с тобой до конца, как и обещала. У нас все получится. Все будет хорошо. Не волнуйся.

Его оцепенение, вызванное моей развитой логикой, волнами проходит по телу. Я стараюсь не замечать его, списывая все на удивление, а потому с трудом концентрируюсь на словах, когда они звучат. Чуть не пропускаю их.

— Нет.

Ну конечно же. Мой упрямый-упрямый.

— Да, — не давая шансов это опровергнуть, качаю головой, — только да, Эдвард. Сомнения напрасны.

Мои любимые губы изгибаются в улыбке после этих слов, озаряя все светом. Пропадает вся горечь, вся боль. Остается радость. Радость и счастье. Он со мной и он откровенен. Я теперь все знаю. Карты вскрылись.

— Нет, — повторяет он, выдержав маленькую паузу, — это вовсе не рак, Белла. Ты права, я знаю диагноз, но это не рак. Совершенно точно.

— Нет?..

— Нет, — он хмыкает, чмокая мой лоб, — ну что ты…

Может ли радости быть через край? О да, может. Я чувствую это как никогда ярко. Через два края. Через обрыв.