Золотая рыбка - [41]

— Нет… — повторяю за ним, лелея на языке это слово. Облегчение, восторг, умиротворение — вот что внутри меня. Исключительно.

Мир становится светлее, краски ярче, а жизнь… жизнь прекраснее. Ничего нам не мешает. Обид нет.

— Это кластерная боль, — повторяя мне уже когда-то сказанное словосочетание, доводит до сведения муж, — я покажу тебе… я расскажу, ладно.

— Расскажешь? — мои сияющие глаза его воодушевляют. Кивок получаю раньше, чем успеваю о нем подумать.

— Ага, — он широко улыбается, притягивая меня обратно к себе и крепко, как любимую игрушку, обнимая, — в конце концов, ты заслуживаешь права знать.

— Вдвоем будет легче…

— Наверное, — он неопределенно пожимает плечами, — так ты простишь меня? За вчерашнее?

Я усмехаюсь, сморгнув последние слезы и лучезарно улыбнувшись. Прокладываю дорожку поцелуев по его шее.

— Я уже тебя простила.

Он успокоено и благодарно вздыхает. Я ощущаю на своих волосах новый поцелуй.

Мы стоим так минут пять, может быть чуть больше. Я в его объятьях, он наслаждаясь моими. Нет ни фраз, ни замечаний, ни каких-то окружающих вещей. Все сконцентрировалось здесь, в нас, рядышком с сердцем. И обещая не гаснуть, уверенно мигает.

— Я тебя задерживаю, — с виноватым смешком бормочу, представив, сколько уже времени, — ты еще даже не завтракал…

— Это неважно, — отметает он, — с тобой я и вовсе могу не есть.

Я закатываю глаза.

— Вот этого не нужно, — легонько похлопав его по спине, отстраняюсь. Становлюсь рядом, нежно пожав руку, — позволить мне накормить тебя. Хотя бы на завтрак, Эдвард.

Он загадочно прищуривается, окинув меня испытующим взглядом. Однако это отнюдь не гасит огоньки благодарности внутри него. Я напрасно боялась — Эдварду нравится моя забота. Честно.

— А на обед просто посидим и поразговариваем?

Я изгибаю бровь, немного не понимая, о чем он.

— А встреча? А потом совещание.

Расслабленно, с наслаждением вздохнув, муж качает головой. Не сомневается и секунды.

— Тебя я люблю больше, Беллз, чем всю эту работу. И слишком сильно скучаю по тебе в течение дня, чтобы пропускать обед. Пошли они все к черту.

А потом Эдвард меня целует. Как полагается, как люблю — в губы. Ласково, но ощутимо. Нежно, но страстно. Как муж.

А я ему отвечаю.

— Как скажешь…

Может ли это утро быть еще прекраснее?

* * *

Этот день, совершенно непохожий на предыдущий, проходит куда быстрее, нежели я могла бы себе представить. Из окна в нашем пентхаусе, конечно, мало что видно, однако я организовываю маленькую фотостудию прямо в гостиной, расположив диван как центр композиции, а вокруг разложив свои объекты для фото.

Предусмотрительно захожу в магазин и покупаю самые спелые, самые красивые фрукты и овощи.

В программе на сегодня натюрморты даров природы и прочие съедобные композиции. Некоторые клиенты готовы платить большие деньги за такие фотографии, а некоторые, мне кажется, вполне подойдут к дизайну нашей собственной кухни. В частности, цукини. Они вместе с кинзой получаются у меня лучше всего.

К тому моменту, как Эдвард возвращается домой, обед готов, однако я по самое горло вовлечена в творческий процесс. Мужа по приходу застают башни из помидоров, огурцы с капельками влаги на шкурке, и вспоротые яблоки, разбросанные по прозрачной клеенке, постеленной поверх ковра.

Не думаю, что нужно говорить, был ли он удивлен. Немного хмурый, с погасшим взглядом, засмеялся сразу же, как переступил порог.

— Баррикады?

Собравшая на себя всю пыль, какая была в доме, пока ползала по полу в поисках лучшего ракурса, я с усмешкой киваю.

— Плодово-овощные, для морковных революций.

Эдвард закатывает глаза, на ходу чмокая меня в лоб и скидывая пиджак. По сравнению с моими рваными джинсами и тонким обрезанным топиком выглядит слишком идеально. Вот кого нужно фотографировать…

Заинтригованный моими занятиями, первым делом Каллен идет не к столу, а в зал. Уже там я нахожу его с недоуменным видом разглядывающего мой шедевральный цукини. Он наклоняется, едва-едва касаясь овоща пальцами, и в ту же секунду я нажимаю на красную кнопку фото. Скорее машинально, просто так, для смеху.

Громкий щелчок и кадр. Эдвард прищуривается, оглянувшись в мою сторону, а я поскорее смотрю в фотоаппарат.

— Ты что вытворяешь? — муж улыбается.

— Спонтанные фото самые лучшие, — со знанием дела заявляю, демонстрируя ему, уже подошедшему ко мне, результат, — посмотри, как здорово вышло!

По ту сторону экрана он действительно бесподобен. Весь спектр эмоций от глупости ситуации, нужный фон черного дивана и темного ковра, на котором он выделяется, эта белая-белая рубашка, заправленная в черные брюки, пряжка ремня… нет ни единого лишнего компонента. Даже пара волосков выбившаяся из общего вида его прически и придающая Каллену каплю небрежности выглядят крайне живописно.

Он требовательно осматривает кадр, забрав у меня фотоаппарат. Я очень боюсь, что удалит его, но верю, что не сделает этого без спроса и потому отдаю. И не разочаровываюсь: мой «Canon» возвращается мне в руки в целости и сохранности. Ни одной фотографии не пострадало.

— Тебе надо снимать для выставок, — выдает свой вердикт Эдвард, погладив меня по волосам, — очень красиво, моя рыбка.