Знай мое имя. Правдивая история - [118]

Он надел на нее свою кепку, но она сняла ее. Затем он принялся танцевать, пристроившись «позади» нее, и все время пытался развернуть ее лицом к себе. Она чувствовала себя неловко и пыталась отодвинуться, чтобы он не стоял прямо за ней. Он очень «обиделся» и положил руки ей на талию, а потом на живот. Попытался обхватить ее бедра. Девушка, окончательно почувствовав неловкость, вернулась за свой столик. Она сообщила, что ответчик просто «выбесил» ее своей липкой настойчивостью.

В том же месте — за неделю до. Я была благодарна девушкам, которые нашли время и рассказали это моему детективу. Я знала, насколько проще было бы посмотреть новости и сказать: «Вот это да! Тот самый парень, что приставал к нам на вечеринке», — и продолжать жить дальше. Но они рассказали свои истории, а затем вернулись к повседневным делам.

Вскоре после ареста обвиняемого, ранним утром восемнадцатого января 2015 года, детективы заметили сообщение в приложении Group Me, высветившееся на экране телефона обвиняемого. Там была подпись к несуществующей фотографии: «Чьи это сиськи?»

Сами фотографии были удалены кем-то из группы. Ходили слухи, что Брок сфотографировал мою грудь и рассылал снимки. Если это правда, я не хочу об этом знать.

Истории о том, как Брок убегал от полиции с полным рюкзаком пива, как терся о девушек, как курил дурь, закидывался кислотой, фотографировал обнаженную грудь девушки, находящейся в бессознательном состоянии, — все это напрочь отсутствовало в том образе, который рисовали его близкие, его адвокат защиты и средства массовой информации. Как только не представляли его на страницах The Washington Post: чистый как стеклышко; красавчик; румяный херувимчик. Авторы писем настаивали, что его «ошибочно называют преступником». Они сами называли его:

Невинный человек, борющийся за свою свободу.

Жизнерадостный.

Нисколечко не зловредный человек.

При малейшем поводе заливается румянцем.

Добрый, заботливый, талантливый.

Скромный, ответственный, надежный.

Даже мухи не обидит.

Если нужно было бы выбрать одно слово, я сказала бы нежный… есть такие люди, как ретриверы…

Даже после вынесения обвинительного приговора его поклонники считали, что их кумир должен избежать наказания. Их поддержку было не сломить, они отказывались называть произошедшее изнасилованием и употребляли такие выражения, как ужасная ошибка или неприятная ситуация. И вместе с тем все они утверждали, что Брок не выше закона и у него не должно быть никаких привилегий. В заявлении его матери, написанном на трех с половиной страницах с одиночным интервалом, обо мне не было ни слова. Разве пренебрежение не считается одним из видов травли? Но зато она написала:

Как женщина могу сказать, что никогда не ощущала, что от него исходит хоть какая-то угроза.

Через четыре месяца после обнародования записи разговора Трампа с Билли Бушем, двадцатого января 2017 года, Америка наблюдала, как Трамп улыбался и, подняв руку, произносил присягу президента Соединенных Штатов. Меня буквально трясло. Это был грохот тысяч драже «Тик-так». Абсолютная вседозволенность.

* * *

Новости застали меня в снегах. С момента вынесения приговора прошло полтора года, стоял декабрь — второе декабря 2017 года. Мы с Лукасом гостили у его друга в горах. Полусонная, я слышала шуршание его штанин, когда он ходил по дому в лыжном костюме, слышала пыхтение чайника на кухне, шлепки падающих из крана капель, дыхание батарей в трубах.

Я взяла телефон и, как обычно, лежа в постели, начала просматривать накопившуюся информацию. Увидела пропущенные новости: оказывается, Брок уже успел подать апелляцию. Он настаивал на несправедливом судебном разбирательстве и отсутствии достаточных доказательств. Жалоба была составлена на ста семидесяти двух листах. В The New York Times отметили, что около шестидесяти страниц были посвящены моему состоянию алкогольного опьянения.

Снежный пейзаж рассеялся, опять появились сосны. Мне нужно было выяснить, что все это значит, позвонить представителю окружного прокурора, родителям, сказать им, что я слышала новости, успокоить и убедить, что со мной все в порядке.

Апелляция — дело обычное, у каждого есть право оспорить решение суда, но мысль, что дело не закрыли, что есть вероятность, пусть и мизерная, следующего процесса, — сама эта мысль была невыносима. Я дозвонилась до помощника окружного прокурора, и она сказала, что это факт, который надо принять. Генпрокурор штата должен дать ответ в течение нескольких месяцев. После этого апелляционный адвокат Брока мистер Мултауп выступит с устным заявлением перед комиссией из трех судей. Все это случится уже в новом году, но когда точно, неизвестно. Значит, седовласый адвокат почему-то не подошел, его сменили на этого, с «мысом вдовы»[75].

Позвонила сестра. Новость застала ее во время завтрака в компании друзей. Тиффани выскочила из-за стола и тут же набрала мой номер: «Что это значит? У нас все в порядке?» Она стояла одна на улице, я сидела в каком-то домике, среди заснеженных гор, и больше всего на свете мы хотели быть вместе. Люди в соседнем помещении уже натягивали на головы огромные защитные очки — все они остались в той реальности, частью которой я была еще несколько минут назад. Вернувшись, ко мне в комнату заглянул Лукас, увидел меня неодетой, приклеенной к телефону и поинтересовался, что со мной случилось. Я рассказала ему, но он категорически не хотел терять этот день — ведь мы собирались кататься на лыжах. Я замотала головой.