Я сделала в кружке при кафедре зоологии беспозвоночных доклад об инфузории-туфельке. И в школе в это время мы проходим то же самое. На уроке учительница спрашивает: «Кто хочет добавить?» Я встаю и начинаю рассказывать по Догелю то, чего нет в школьном учебнике, мне это ужасно интересно. И вдруг Людмила Яковлевна говорит: «Сядь пожалуйста, Туся, ты меня очень огорчила Я тебе не буду ставить никакой отметки. Этого нет в учебнике и это нам не надо. Если ты где-то что-то узнала — пожалуйста, дома рассказывай». Тогда впервые авторитет Людмилы Яковлевны в моих глазах пошатнулся.
...Когда Людмила Яковлевна умерла, из учеников у ее гроба были только мы с Лялей. И я не могла там не сказать, конечно, как положительно она повлияла на нашу жизнь. Независимо от того, что преподавала мичуринскую биологию. О послевоенных школьных учителях стоило бы написать отдельно.
• А. А. Ляпунов дома с Дж. Уотсоном, 1961 год
«Все свои»
Ляля пошла в университетский кружок зоологии позвоночных. Вел его Коля Воронцов. Он был студентом четвертого курса, но это же был КЮБЗарь, они-то все какие знатоки были! (КЮБЗ — кружок юных биологов зоопарка, основанный профессором Мантейфелем). Заня тия Коля проводил самые серьезные, со вскрытиями, с тушками, с определителями.
До 1948 года на биофаке существовало прекрасное научное студенческое общество, шла бурная научная жизнь, которую в 48-м году запретили. НСО закрыли, студенты оказались не у дел, и те, кто оставался предан науке, стали реализовывать себя в школьных кружках при факультете, поскольку студенческих кружков не было никаких.
Дома у нас собирались ребята из кружка Смолина: Миша Шемякин, Феликс Дзержинский, Алеша Северцов, Коля Дроздов, Женя Панов, Эза Каляева... Биологией мы много занимались с Петром Петровичем. Но папа решил прочесть нам лекции но генетике: в школе генетику не преподавали, было ясно, что без нее нельзя! Быстро выяснилось, что он не может объяснить нам даже законы Менделя, поскольку мы не знаем принципов статистики. Вот тогда и зародились ляпуновские домашние семинары. V нас дома стали появляться и студенты...
— С 1948 года на биофаке было запрещено преподавание математики, потому что вся статистика подтверждала справедливость законов Менделя. Но поскольку все биологи были невежественны в математике, профессор мехмата Алексей Андреевич Ляпунов и стал вести домашний семинар по математике для биологов, поясняет Николай Николаевич Воронцов.
• Миассово, 1956 год. Слева направо: А.С. Ляпунова, Е.А. Тимофеева-Ресовская, Н.А. Баландина. А.Г. Гамбурцева, Н.А. Ляпунова. А.А. Ляпунов, И. В. Тимофеев-Ресовский. Фото К).А. Виноградова
Доктор биологических наук, заведующий кафедрой теории эволюции биологического факультета МГУ Алексей Сергеевич Северцов:
Этот кружок ввел нас в нормальную генетику, в круг общения необыкновенно интересных людей. Возникла профессиональная среда, и формировал ее Алексей Андреевич. Это был определенный настрой, и если бы не было ляпуновского кружка, мне пришлось бы намного труднее. Я начал заведовать кафедрой с 1972 года и двадцать лет потратил на то, чтобы очистить ее от дворянкиных.
Эти ляпуновские семинары, куда в основном приходили воспитанники Петра Петровича Смолина, были посвящены логическим основам теории вероятности и созданной на ее базе вариационной статистике. Ляпунов объяснял, какие естественнонаучные объекты подлежат статистической обработке и какие выводы позволяет статистика сделать. А после этого начал читать генетику с основами теории эволюции.
— Я потом уже поражалась тому, — говорит Наталья Алексеевна. — откуда папа так глубоко знал эти разделы биологии, спрашивала у него. «Ну как же этого не знать, это же основы...» — в свою очередь удивлялся Алексей Андреевич.
На биофаке
«Где вместо доводов — дубины.
Где от стыда краснеют стенки.
Там на дубах растут лещины,
А на Опариных — лысенки».
Из фольклора генетиков 50-х годов
Продолжаем разговор с Натальей Алексеевной.
— Осенью 1954 года мы поступили на биофак. А времена на биофаке были беспокойные... Только-только начали затухать явные репрессии, биофак был зажат, как в тиски. Хотя Сталин уже умер, но Лысенко-то был в силе. Ну это известно. Лишенные возможности работать, наши генетики устраивались, как могли, разговоры об этом у нас дома звучали все время. Мы не были во все посвящены, но я теперь понимаю, в каком состоянии был папа.
Очень быстро на курсе выявились студенты, которые интересовались генетикой: Лева Киселев сын известного вирусолога Льва Александровича Зильбера, Андрей Антонов, Витя Иванов, Миша Шемякин, Алеша Северцов, все это были дети из интеллигентных семей. А поскольку мы с Лялей были вдвоем, вокруг нас, как всегда, быстро сложилась компания. Дома продолжились занятия кружка. Теперь папины лекции чередовались с докладами студентов. Помню, что докладывали Старобогатов, Воронцов...
- Я делал доклад, посвященный евгенике и генетике человека, — уточняет Николай Николаевич.
— Папа к тому времени изложил нам законы так называемой формальной генетики, и ему пришла в голову гениальная идея — просить наших замечательных ученых-генетиков рассказывать о своих работах. По очереди начали докладывать генетики ксдьцовской школы. Несколько раз выступал Дмитрий Дмитриевич Ромашов, о генетике поведения рассказывал Леонид Викторович Крушинский, что-то докладывал и Дубинин. После каждого доклада накрывался стол, пили чай, обычно пас было человек 12.