В 1935 году папа женился. Он оказался абсолютно не приспособлен к хозяйственным делам, но полон всяких идей. В семье всегда стоял хохот, устраивали массу интересных занятий: розыгрыши, шарады, живые картинки... В этом участвовали все поколения, детей никогда не отделяли от взрослых...
Окружение родителей — математики школы Лузина, семьи Новиковых, Парийских, Арнольдов, Рашевских. Во всех этих семьях были дети нашего возраста. Дачу снимали все вместе, забирались в какую-нибудь глухомань... Никаких особых требований к быту ни у кого не было. После войны снимали дачу в Ямщинах, около Голицына. И там — бесконечные походы в лес, игры. Мы очень любили крокет. Философская игра, между прочим: по площадке ходишь не спеша, бьешь шар молотком, а тут и обшение, и ухаживания... Папа нас собирал около себя, рассказывал обо всем, что нас окружало: наблюдали за муравьями, что-то рассматривали в лупы...Когда уже взрослыми мы с сестрой Еленой Алексеевной (Лялей) приходили вферсмановский минералогический музей, смотрители говорили: «Ах, дочки Ляпунова! Как же, помним. Вы тут у нас бегали и на ковровых дорожках лужи оставляли...» В этот музей мы приходили, как помой.
Родители часто ездили с нами за город. Взрослые лежали где- нибудь на полянке и философствовали, а мы детской компанией носились и играли, инсценировали приключения из Жюля Верна... А в непогоду — собирались у нас, на Хавской, компанией в 10-12 человек. Тут-то и возникло «ДНО» — детское научное общество, так называл его папа, а мы гордо называли его «добровольное научное общество». Стали собираться по выходным. Из ластика вырезали собственный штамп, появился специальный блокнот, в который я заносила списки присутствующих, темы докладов, которые мы слушали на наших заседаниях. Вот первый год: «Записи ведет Н.Ляпунова», написано моей рукой.Список членов и посещаемость: Дима (Владимир) и Митя Арнольд, Зарик Гамбурцев, Новиковы Сергей и Андрей (Сергей сейчас академик, а Андрей — погиб), Краузе Карик (Оскар), Дима Струве, Вика Коротевская, Роза Паршева и Инна Забродина, наши одноклассницы, Ниночка Баландина —дочь академика Баландина, Ляля и я... В тот год нас было 18 человек. Вот, смотрите, какие были темы докладов: «Строение солнечной системы», «О кометах», «Молекулярные силы»... О каждом заседании можно рассказывать отдельно! А папа придумывал опыты, демонстрации, эксперименты. Незабываемый доклад Димки Арнольда «Волны». У нас был громадный стол, который раздвигался на шесть досок. Стол раскладывали, в дырку ставили аквариум с водой, под него — фонарь для диапозитивов. Тогда еще ни у кого не было таких фонарей, а папа где-то достал. Свет пропускался через воду, и поверхность ее фокусировалась на потолок В аквариуме плавали две пробочки, их надо было тюкнуть, и начинались волны: круговые, встречные, интерференция! И это проецируется на весь потолок! Димка рассказывает и туг же наглядная демонстрация. А когда был доклад про молекулярные силы, Коля Наметкин, папин сводный брат, химик, принес нам из лаборатории анилин, который мы нагревали с водой в колбе на газу, смотрели, как капли меняют форму, и обсуждали, как распределяются векторы, определяющие поверхностное натяжение. Андрей Новиков, впоследствии математик, делал доклад о происхождении жизни и эволюции человека. А вот план нашего (сестер Ляпуновых) доклада про насекомых. Я была в четвертом, а Ляля — в пятом классе.
• Коля Воронцов в 1955 году
В школе у нас преподавала замечательная учительница биологии Людмила Яковлевна Рабинова. Она необыкновенно увлекала детей опытами с прививками. У нас действительно росли кусты картошки, на которых зрели помидоры и цвела петунья, и это, на самом деле, было интересно. И кактусы мы прививали, и собирали семена для мичуринских садов, и делали коллекции, которые даже выставляли на ВДНХ.
Папа общался с генетиками еще до войны. Когда в тридцатые годы начались дискуссии с Лысенко, Алексей Андреевич работал у Колмогорова. В конце тридцатых годов Кольцов обратился к Колмогорову с просьбой помочь Юлию Яковлевичу Керкису в обработке материала. Колмогоров вызвал папу и попросил разобраться. Тогда папа и познакомился со всей кольцовской школой. Они его сразу очень полюбили. У него была и публикация вместе с Керкисом, и утерянная во время переездов работа по расщеплению признаков у шелкопряда. Связи с генетиками были не поверхностные, а глубокие, настоящие, рабочие. Мы еще тогда об этом не знали. Мы учились в школе, когда прокатился сорок восьмой год и уже с сорок девятого в школьных учебниках была сплошная «мичуринская биология», Лысенко... В газетах на целые развороты шли статьи об отстранении академика Шмальгауэена от работы на биофаке МГУ, о «победе» над генетикой.
В восьмом классе мы с Лялей начали холить в кружок Петра Петровича Смолина в Дарвиновский музей. Новиковы глубоко уже ушли в математику, началось расслоение нашей компании по интересам, и ДНО стало распадаться. Но домашний кружок не исчез, он наполнился новыми друзьями, как и мы, увлекавшимися биологией.
К этому времени наши с сестрой биологические интересы настолько определились, что мы начали заниматься в кружках при университете.