Зимний собор - [22]

Шрифт
Интервал

В копоти топок, в аду
Песьих поденок, в метельном плюмаже,
Лунного Храма в виду!
Всех обниму я слепыми глазами.
Всем – на полночном ветру –
Вымою ноги нагие – слезами,
Платом пурги оботру.
ГОРЯЧАЯ КАРТОШКА
Пока ты зеваешь, соля щепотью рот,
Пока слепнями на снегу жужжит народ,
Пока на помидорину Солнца жмуришься,
Кобыла, дура, дурища, дурища,
Пока безрукий водовоз свистит в свисток,
Пока тощий пес глядит себе промеж ног,
Пока грохочут булыжники-облака,
Пока держит револьвер у виска
Девчонка в мерлушке – играет, поди,
В рулетку!.. – на ней жемчугами – дожди,
На ней чернью-сканью снега висят,
У ней, как у зайца, глаза косят;
Пока… – над картошкой – пар-малахай… –
И закричу: не стреляй!.. –
не стреляй!.. – не-стре-…
…ляй!..
…и она выстрелит – и я картошку схвачу
В голые кулаки,
как желтую свечу,
Стащу у торговки с мышиного лотка, –
Принцесса, не промазала нежная рука!
Вы все прозевали
Царство, Год и Час.
С мякиной прожевали
великих нас.
Вы скалили нам
саблезубую пасть.
Вот только лишь картошку
разрешили украсть –
Горячую лаву: сверху перец и лук,
И серп и молот, и красный круг,
И масло и грибочки… – торговка – визжи!
Вон, по снегу рассыпаны монеты и ножи!
Вон, рынок бежит, весь рынок визжит!
А вон на снегу синем девочка лежит –
В шапке мерлушковой, в мочке – жемчуга,
Балетно подвернута в сапожке нога…
И я над ней – голодная – кол в рот вам всем –
Стою в клубах мороза, из горсти картошку ем!
Мы обе украли: она – судьбу, я – еду.
Украсьте нас орехами на пьяном холоду!
Венчайте нас на Царство, шелупонь-лузга-казань:
Царевну-лебедь-мертвую, княжну-голодрань!
Стреляют… хлещут… свищут…
идут нас вязать…
Вареною картошкой…
мне пальцы… унизать…
О клубеньки-топазы…
о перец-изумруд…
Кровь на снегу… все в шапочках… мерлушковых… помрут…
И тот, кто ломал мне руки, бил, не жалея сил,
Носком сапога на красный снег
картошку закатил.
ВОСКРЕШЕНИЕ. ПЛОЩАДЬ
Я тебя воскрешу.
Я тебя воскрешу.
Ты мальчонка убитый.
А я не дышу.
Тебя сверстники били. Прикончили вмиг.
Ты уже никогда – ни мужик, ни старик.
Ты уже никогда – в крике первой любви…
Напрягаю я страшные мышцы. Живи.
Напрягаю я Дух, собираю в кулак,
Поднимаю кулак над тобою, как стяг.
Над измызганным тельцем, где кровь на крови,
На снегу площадном… Возглашаю: живи.
Заклинаю: живи!
Заповедаю: встань!
…Перекручена красной повязкой гортань.
А мальчонка валяется, будто бежал
И упал. Завывает народ, как шакал.
К небу пьяную морду воздев, воет мать.
Шепчут старцы, старухи: нам всем умирать.
Только мальчик вот этот!.. Один, меж людьми…
Всех отпой, отповедай. Его – подними.
И я пальцы к нему врастопырку тяну!
И кричу: ну, вставай!.. Оживай!.. быстро, ну!..
И я вижу, как тело в сугробе сидит.
И я вижу, как глаз одичало глядит.
И встает он, весь белый, с разбитой губой,
С головой раскроенной, от боли – слепой,
Мальчик, в драке убитый, в миру воскрешен –
И, шатаясь, ко мне тяжко ломится он
Через бедный, густой, тяжкий воздух земной…
Я его обнимаю. Сынок мой. Родной.
***
На меня Чайковский
Глядел из тьмы во тьму.
– Плохо мне, Чайковский, –
Сказала я ему.
Плохо тебе тоже, медный,
Бронзовый твердак…
С горя закатилась в бедный,
В бронзовый кабак.
Это была рюмочная.
Для погибших – думочная.
И один беззубый, тощий,
Мятый как сапог,
Кинул мне навстречу мощи,
Кинул говорок.
Не гранитная-святая
И не бронза-медь –
Я была ему живая,
Близкая, как смерть.
РУССКАЯ РУЛЕТКА
Пули – бусы!
Пули – серьги!
Брюшки – что креветки!..
Яркой я зимой играю в русскую рулетку.
Револьвер такой тяжелый… ах, по мне поминки?!..
Я стою средь мерзлой снеди на Иркутском рынке.
Пули – клячи!..
Пули – дуры!..
Револьвер – в охапку.
Пот течет по скулам дядьки с-под бараньей шапки.
Револьвер – такое дело. Я стреляю метко.
Что ж ладонь вспотела солью, русская рулетка?!..
Стынет глаз бурятки медом. Стынут глыбы сливок.
Стынет в царских ведрах омуль. Кажет ель загривок.
Янтарями – облепиха!
Кровью – помидоры!
Ах, оружье, ласка, лихо русского задора!
Гомонят подтало бабы, щелкая орешки.
Я для публики – монетка: орел или решка?..
Жму костями плоть железа. Руку тянет холод.
“Ну, стреляй!..” – вопят мальчишки. Крик стучит как молот!
И, к виску подбросив руку, пред вратами Рая
Я на вечную разлуку так курок спускаю,
Как целую зиму в губы! В яблоко вгрызаюсь!
Как – из бани – в снег – нагая – Солнцем умываюсь!
Жизнь ли, смерть – мне все едино!.. Молода, безумка!..
Упаду на снег родимый – ракушкой-беззубкой…
Это – выстрел?!..
Я – живая?!..
Дайте омуль-рыбу!..
Дайте откусить от сливок, от округлой глыбы!..
Дайте, бабы, облепихи, – ягодой забью я
Рот!..
Как звонко. Страшно. Тихо.
Шепот: “Молодую…”
На снегу лежу искристом, молнией слепящем.
Умерла я, молодая, смертью настоящей.
Из виска текут потоки. Чистый снег пятнают.
Револьвер лежит жестокий. Настоящий, знаю.
А душа моя, под небом в плаче сотрясаясь,
Видит все, летит воздушно, чуть крылом касаясь
Тела мертвого и раны, баб с мешком орехов,
Мужиков, от горя пьяных – в ватнике прореха,
С запахом машинных масел пьяного шофера,
С запахом лисы и волка пьяного Простора… –
Вот так девка поигралась! Вот так угостилась!..
Наклонитесь над ней, жалость, радость, юность, милость…
Наклонись, дедок с сушеной рыбкой-чебаками:
На твою похожа внучку – волосом, руками…

Еще от автора Елена Николаевна Крюкова
Аргентинское танго

В танце можно станцевать жизнь.Особенно если танцовщица — пламенная испанка.У ног Марии Виторес весь мир. Иван Метелица, ее партнер, без ума от нее.Но у жизни, как и у славы, есть темная сторона.В блистательный танец Двоих, как вихрь, врывается Третий — наемный убийца, который покорил сердце современной Кармен.А за ними, ослепленными друг другом, стоит Тот, кто считает себя хозяином их судеб.Загадочная смерть Марии в последней в ее жизни сарабанде ярка, как брошенная на сцену ослепительно-красная роза.Кто узнает тайну красавицы испанки? О чем ее последний трагический танец сказал публике, людям — без слов? Язык танца непереводим, его магия непобедима…Слепяще-яркий, вызывающе-дерзкий текст, в котором сочетается несочетаемое — жесткий экшн и пронзительная лирика, народный испанский колорит и кадры современной, опасно-непредсказуемой Москвы, стремительная смена городов, столиц, аэропортов — и почти священный, на грани жизни и смерти, Эрос; но главное здесь — стихия народного испанского стиля фламенко, стихия страстного, как безоглядная любовь, ТАНЦА, основного символа знака книги — римейка бессмертного сюжета «Кармен».


Красная луна

Ультраправое движение на планете — не только русский экстрим. Но в России оно может принять непредсказуемые формы.Перед нами жесткая и ярко-жестокая фантасмагория, где бритые парни-скинхеды и богатые олигархи, новые мафиози и попы-расстриги, политические вожди и светские кокотки — персонажи огромной фрески, имя которой — ВРЕМЯ.Три брата, рожденные когда-то в советском концлагере, вырастают порознь: магнат Ефим, ультраправый Игорь (Ингвар Хайдер) и урод, «Гуинплен нашего времени» Чек.Суждена ли братьям встреча? Узнают ли они друг друга когда-нибудь?Суровый быт скинхедов в Подвале контрастирует с изысканным миром богачей, занимающихся сумасшедшим криминалом.


Коммуналка

Книга стихотворений.


Русский Париж

Русские в Париже 1920–1930-х годов. Мачеха-чужбина. Поденные работы. Тоска по родине — может, уже никогда не придется ее увидеть. И — великая поэзия, бессмертная музыка. Истории любви, огненными печатями оттиснутые на летописном пергаменте века. Художники и политики. Генералы, ставшие таксистами. Княгини, ставшие модистками. А с востока тучей надвигается Вторая мировая война. Роман Елены Крюковой о русской эмиграции во Франции одновременно символичен и реалистичен. За вымышленными именами угадывается подлинность судеб.


Безумие

Где проходит грань между сумасшествием и гениальностью? Пациенты психиатрической больницы в одном из городов Советского Союза. Они имеют право на жизнь, любовь, свободу – или навек лишены его, потому, что они не такие, как все? А на дворе 1960-е годы. Еще у власти Никита Хрущев. И советская психиатрия каждый день встает перед сложностями, которым не может дать объяснения, лечения и оправдания.Роман Елены Крюковой о советской психбольнице – это крик души и тишина сердца, невыносимая боль и неубитая вера.


Царские врата

Судьба Алены – героини романа Елены Крюковой «Царские врата» – удивительна. Этой женщине приходится пройти путь от нежности к жесткости, от улыбок к слезам, от любви к ненависти и… прощению.Крюкова изображает внутренний мир героини, показывая нам, что в одном человеке могут уживаться и Божья благодать, и демоническая ярость. Мятежная и одновременно ранимая Алена переходит грань Добра и Зла, чтобы спасти того, кого любит больше всех на свете…