Жмых - [50]

Шрифт
Интервал

А революция, оказывается, здесь не при чём… Осознавал ли сам Антонио свою любовь к этой женщине?..

Я пошарила рукой по полкам шкафа, наощупь отыскала портсигар и спички.


…В день, когда мать бросила меня, я всё утро проторчала на берегу реки. Набрала три пригоршни ракушек. Очистив их от ила, песка и водорослей, промыла в воде, притащила домой в подоле платья. А потом полдня провозилась, нанизывая на нить изящные мраморные раковины… Денег на коралловые бусы у меня не было…

Сигарета, зажатая между трясущихся пальцев, неспешно дотлевала, осыпая на юбку сизоватые ломкие цилиндрики, а я ещё не сделала ни одной затяжки.


…Стараясь сделать украшение как можно более красивым, я перемежала ракушки с косточками асаи[94]. Я представляла, как мать наденет его на шею и улыбнётся… Но утром меня разбудил злой шёпот хромой Исидоры…

На пороге появилась горничная… Какое наглое выражение лицо у этой девицы… Гадкая издевательская усмешка… И голос — глухой и далёкий — он словно доносится из подземелья: «…Просыпайся, Джованна! Твоя потаскуха-мать тебя бросила!»…

Пол под ногами качнулся.

— Сеньора, с вами всё в порядке?! — взвизгнула Моника, кидаясь ко мне; я повисла на её руках.

Она помогла мне доплестись до стула.

— Я позову сеньора Фалькао.

— Не надо… сейчас пройдёт… Принесите воды.

Она помчалась выполнять мою просьбу. На пороге обернулась:

— А что сказать тому господину?

— Какому господину?

— Он звонил весь день и вот сейчас снова… Сказать, что вас нет?

— Нет, я отвечу.

Собравшись с силами, я прошла в кабинет. На столе, угрожающе поблёскивая, лежала лакированная деревянная трубка с позолоченными насечками по краям. Едва я взяла её, в моё ухо с рокотом стремительно несущейся горной реки ворвались нетерпеливые, рассерженные интонации министра юстиции. Этот яростный скулёж гончей, упустившей дичь, болезненно вгрызался в виски, закладывал уши, чугунным молотом ударял по затылку. Я перебила его:

— Они здесь, дон Хосе…

Трубка на секунду затихла.

— Чем занимаются? — поинтересовался сеньор Меркадо.

— Ложатся спать, — я чувствовала, как стучит сердце: казалось, ещё немного — и оно выпрыгнет из груди.

— Они не заподозрили вас?

— Не думаю, иначе бы не вернулись… — с трудом переводя дыхание, я нащупала ногой ножку стула, стоявшего за моей спиной, подтащила к себе и, обессилившая, рухнула на сиденье.

— Прекрасно! Ваша спальня на каком этаже?

— На втором…

На полировку бюро упали две багряные капли; я поспешно прижала к лицу носовой платок.

— А их?

— На первом.

— В таком случае, донна Джованна, я попрошу вас не выходить из своей комнаты пока операция не завершится… Я отдал приказ стрелять на поражение при малейшей попытке к бегству.

— Только не в моём доме… Где угодно: за оградой, в полицейском участке, но не у меня…

— Мы учтём ваши пожелания, но гарантировать наверняка не можем.

— И мой муж… Мы договаривались, сеньор Меркадо.

— Я помню. Пусть он будет с вами. Не отпускайте его от себя ни на шаг — такие парни любят геройствовать.

— Поняла… И… когда?..

— Скоро. Ждите.

Мне сразу стало легче дышать.

Ну, вот и всё. Теперь только осталось дождаться, когда всё закончится… «Такие парни любят геройствовать…». Верно. От такого как Антонио можно всего ожидать…

Заглянув в спальню и не обнаружив там Антонио, я спустилась в гостиную. С сосредоточенным видом он стоял перед огромным напольным глобусом и задумчиво крутил его пальцем: сфера, похожая на большой апельсин, разрезанный тонкими линиями-меридианами на аккуратные равные дольки, пестрела пятнистым многоцветьем. Перед глазами мелькнуло название далёкой страны, утопающей в вечных снегах и насквозь пронизываемой свирепыми метелями, по очертаниям напоминавшей распахнутые крылья птицы… Видимо, ему не терпится выполнить задание Престеса, торопится в путь.

— Знаешь, чего мне не хватает, дорогой? — я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо; наверное, у меня хорошо получилось, потому что он улыбнулся. — Твоих полоумных приятелей художников.

— Помнится, ты говорила, что не переносишь их, — с удивлением проговорил он: его недоумённый взгляд, перекочевав с глобуса, вонзился в моё лицо.

— Да, не переношу… но сейчас соскучилась… Это было такое весёлое времечко! — налив вина из графина, я пыталась поймать в плескавшемся малиновом омуте своё отражение.

— Да уж… — хмыкнул он.

— А, может, навестим их?.. — внешне демонстрируя саму непосредственность, осторожно, на ощупь, вытянув вперёд ладошки, пошла по тёмному коридору я.

— Ты этого, действительно, хочешь? — недоверчиво спросил он.

— А почему нет? — вино придало мне сил, недавнее головокружение как рукой сняло.

— Можно как-нибудь… — в ответ на мою сияющую беззаботную улыбку пожал плечами он.

Бросив молниеносный взгляд на массивные бронзовые часы, стоявшие на журнальном столике из оникса, я отметила про себя, что после разговора с Меркадо прошло пятнадцать минут.

— Зачем откладывать? Давай поедем к ним прямо сейчас!..

— Ну, нет… нельзя вот так вдруг, с бухты-барахты… Да и поздно уже.

— Святая Мадонна! И это говорит Антонио!..

Я начинала нервничать: если не поторопиться, минут через десять нагрянут стервятники Меркадо.


Рекомендуем почитать
Записки старого киевлянина

В начале 2007 года читатели «Газеты по-киевски» увидели первые выпуски целого цикла статей под общей рубрикой «Записки старого киевлянина». Их автор Владимир Заманский действительно стар и действительно киевлянин - из тех жителей столицы, кто с несколько неоправданной гордостью называют себя «настоящими» киевлянами. На самом деле предмета для гордости здесь нет, поскольку родиться в том или ином знаменитом городе - не наша заслуга и вообще никакая не заслуга, ибо это событие от нас абсолютно не зависело.Другое дело, что Киев и в самом деле знаменит и колоритен, равно как и его жители.


Знали, чего хотят

Это история началась с задания написать портреты идеальных мужчин. Что происходило дальше, читайте…


Касьянов год (Ландыши)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


BLUE VALENTINE

Александр Вяльцев — родился в 1962 году в Москве. Учился в Архитектурном институте. Печатался в “Знамени”, “Континенте”, “Независимой газете”, “Литературной газете”, “Юности”, “Огоньке” и других литературных изданиях. Живет в Москве.


Послание к римлянам, или Жизнь Фальстафа Ильича

Ольга КУЧКИНА — родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Работает в “Комсомольской правде”. Как прозаик печаталась в журналах “Знамя”,“Континент”, “Сура”, альманахе “Чистые пруды”. Стихи публиковались в “Новом мире”,“Октябре”, “Знамени”, “Звезде”, “Арионе”, “Дружбе народов”; пьесы — в журналах “Театр” и “Современная драматургия”. Автор романа “Обмен веществ”, нескольких сборников прозы, двух книг стихов и сборника пьес.


Мощное падение вниз верхового сокола, видящего стремительное приближение воды, берегов, излуки и леса

Борис Евсеев — родился в 1951 г. в Херсоне. Учился в ГМПИ им. Гнесиных, на Высших литературных курсах. Автор поэтических книг “Сквозь восходящее пламя печали” (М., 1993), “Романс навыворот” (М., 1994) и “Шестикрыл” (Алма-Ата, 1995). Рассказы и повести печатались в журналах “Знамя”, “Континент”, “Москва”, “Согласие” и др. Живет в Подмосковье.


Долгая нота (От Острова и к Острову)

«Долгая нота» Даниэля Орлова — одновременно и семейная сага, и городской роман. Действие охватывает период от окончания войны до наших дней, рассказывая о судьбах русской женщины Татьяны и ее детей. Герои произведения — это современники нынешних сорокалетних и сверстники их родителей, проживающих свои вроде бы обыкновенные жизни как часть истории страны… Началом координат всех трех сюжетных линий романа стал Большой Соловецкий остров.


Ожидание Соломеи

Изящная, утонченная, изысканная повесть с небольшой налетом мистицизма, который только к месту. Качественная современная проза отечественной выделки. Фантастико-лирический оптимизм, мобильные западные формы романов, хрупкий мир и психологически неожиданная цепь событий сделали произведения Дмитрия Липскерова самым модным чтением последних лет.


Подробности мелких чувств

Галина Щербакова, как всегда, верна своей теме — она пишет о любви. Реальной или выдуманной — не так уж и важно. Главное — что она была или будет. В наше далеко не сентиментальное время именно чувства и умение пережить их до конца, до полной самоотдачи, являются неким залогом сохранности человеческой души. Галину Щербакову интересуют все нюансы переживаний своих героинь — будь то «воительница» и прирожденная авантюристка Лилия из нового романа «Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом» или просто плывущая по течению жизни, но каким то странным образом влияющая на судьбы всех мужчин, попадающихся на ее пути, Нора («Актриса и милиционер»)


Последний сон разума

Роман Дмитрия Липскерова «Последний сон разума» как всегда ярок и необычен. Причудливая фантазия писателя делает знакомый и привычный мир загадочным и странным: здесь можно умереть и воскреснуть в новом обличье, летать по воздуху или превратиться в дерево…Но сквозь все аллегории и замысловатые сюжетные повороты ясно прочитывается: это роман о России. И ничто не может скрыть боль и тревогу автора за свою страну, где туповатые обыватели с легкостью становятся жестокими убийцами, а добродушные алкоголики рождают на свет мрачных нравственных уродов.