Жмых - [52]

Когда меня попытались оттащить от Антонио, я вцепилась в него обеими руками:

— Ему нужен врач… позовите врача… — маленькие чёрные дырочки на груди Антонио расплывались под моими ладонями багровыми липкими пятнами.

Пламя игривым щенком на мгновение лизнуло чьи-то толстые губы и подбородок, заросший щетиной: в темноте огненной точкой вспыхнула зажжённая сигарета.

— Сеньора, он мёртв, — услышала я негромкий голос.

— Да нет же, он жив!.. Потрогайте его руки — они тёплые! Видите! Тёплые! Вы должны спасти его! — мягкая, податливая ладонь, как только я отпустила её, покорно скользнула на землю.

— Сожалеем, сеньора, ничего сделать нельзя.

— Я не верю! Он живой!.. Антонио!.. Скажи мне что-нибудь…

Отец Гуга похлопал меня по спине:

— Всё, Джованна, всё, ему больше ничем не поможешь…

— Этого не может быть!.. Ну, пожалуйста, Антонио!.. Ответь мне…

— Почему вы здесь оказались, чёрт вас дери?!.. — донёсся до меня злобный шёпот Меркадо. — Я же велел вам обоим оставаться в доме!

— Что вы наделали… что вы наделали… — тихонько раскачиваясь, беззвучно повторяла я.

Мимо нас провели закованного в наручники полковника. Вскочив на ноги, я метнулась к нему: «Убийца!». Но полицейские повисли на моих плечах, удержали на месте. Престеса затолкали в машину, где его уже дожидалась арестованная Ольга. Я видела, как зашевелились её губы, как вытолкнули страшные слова: «Это вы его убили…»… Голубые глаза смотрели гневно, обличающе: в них не было ни малейшего сомнения. Она знает. Не подозревает, а именно знает… Автомобиль тут же тронулся с места. Истошно вопя, я сыпала проклятиями им вслед, пока Отец Гуга вместе с горничной не увели меня в дом. Там меня, накачав снотворным, уложили в постель.

Я растворилась в отупляющем дурмане забвения. Но едва смежила веки, как кровожадная Геката спустила на меня всех собак: в бредовой горячке виделось мёртвое лицо Антонио: тоненькие струйки крови, сочившиеся с уголков губ, придавали ему плаксивое, жалобное выражение — Арлекин превратился в Пьеро… В кровавые губы впивался перекошенный беззубый рот, заунывно сыпавший латынью под мерный колокольный звон и пение хора: он то возникал в сияющем золотом пламени, то исчезал под сводами стрельчатых окон с цветными стёклами. Я, пытаясь отыскать Антонио, припадала в полупустом храме от одной стены к другой, а он сам усердно от меня прятался в отполированном до зеркального блеска большом ящике с серебряными ручками. Этот ящик, точно живое существо, жеманно набросив на себя белую накидку с чёрным крестом, гарцевал на чьих-то широких сутулых плечах, скрывался за спинами маленьких мальчиков, шедших парами и держащих в руках по огромной зажжённой свече, снова выныривал меж скорбно склонённых под чёрными вуалями голов, кружил, хохоча и отплёвываясь горстями земли, в дымном облаке, и, наконец, бесследно канул в зияющую чёрную дыру…

…Прошло несколько недель, прежде чем я пришла в себя и очнулась после тягостного забытья. Антонио за это время успели похоронить. Все хлопоты, связанные с погребением, взял на себя Кандиду Портинари, считавший Антонио при жизни своим приемником в живописи и искренне скорбевший по поводу его безвременной кончины. И хоть я и присутствовала на прощальной церемонии — меня, ослепшую от слёз, водили под руки слуги — в памяти она навсегда так и осталась тяжёлым кошмарным сновидением.

Пробуждение походило на новое рождение. Не знаю, откуда взялись на это силы. Должно быть, пока тело в беспамятстве металось по подушкам, а душа припадала к Стигийским болотам, в мою плоть вселился какой-то другой дух.

…Приняв ванну, я уложила волосы, отшвырнув прочь безотрадное траурное платье, которое мне приготовила горничная, оделась в новую клетчатую тройку цвета бордо, стиснула запястье увесистым рубиновым браслетом, накрасила губы красной помадой. И вызвала Монику.

— Что это такое, моя милая? — проведя пальцем по столу, я стряхнула на пол густой слой пыли. — Вы позабыли о своих обязанностях?

— Вы спали, сеньора… я боялась вас тревожить… — в глазах горничной удивление перемежалось с испугом: похоже, на моё возвращение к жизни никто не рассчитывал.

— Я не потерплю бездельников в своём доме.

— Простите, сеньора, — пискнула девушка, нервно комкая уголок кружевного передника. — Этого больше не повторится.

— Имейте в виду, милочка, ещё одно замечание — и вы уволены.

— Да, сеньора, — глаза Моники смотрели с такой ангельской кротостью, что я невольно смягчилась.

— А теперь разыщите управляющего и скажите, что я приказываю ему немедленно явиться в мой кабинет.

Моника сделала почтительный книксен:

— Слушаюсь, сеньора.

Я прошлась по комнате: интересно, сколько моего добра, оставшегося без присмотра, успел за эти несколько дней расхитить ловкач Гуга? Похоже, он заочно уже отправил меня в утиль… Держу пари, ему вспомнилась история, как своё время от меня на сторону ушёл салон, захотелось снова воспользоваться ситуацией и погреть руки. Поторопился, чёртов шельма! На это раз с моей стороны не будет никакого малодушия.

…Едва увидев его, я потребовала отчёт о хозяйственных делах гостиницы. Слова ликования по поводу моего выздоровления замерли на его устах.