— Ошибиться всякий может, — нерешительно согласился Влас. — Без того, чтобы ошибиться, не обойдешься.
— У кого правильная установка, — вмешался Зайцев, — тот не ошибается. Вот возьми партию, коммунистическую, ленинскую партию, разве она когда в ошибку впадала? Никогда! Отдельный человек всегда может свихнуться да просчитаться, а партия — никогда!
— Партия никогда! — подтвердил громко Степан Петрович.
Лундин пересел поближе к Власу.
— По части, возьмем, коллективизации многие горько обманулись. Которые себя умными и по всей линии образованными считали, и те некоторые обманулись. Вот и с тобой также приключилось. Видал, ведь, какая перемена жизни тут происходит. А делают ее самые простые люди, даже такие, от которых и ждать путного не приходилось раньше. И с другой стороны, взять, примерно, тебя, товарищ Медведев, — от тебя от первого партия да советская власть подмоги могла требовать при обзаведении этого огромадного дела, как коллективизация. А почему? Первым долгом, ты партизан красный, ты свою жизнь подставлял под белогвардийские пули за власть советов. Второе — в тебе опыт крестьянской жизни, без похвальбы говоря, большущий. Мог бы быть в первых рядах в строительстве. И, последнее — пример ты отчетливый для других. И что же у тебя получилось? Ты не обижайся и не сердись на меня, говорю по-большевицки, прямо и в открытые глаза: пример ты подал никуда! Плохой пример! Мог бы выйти существенный вред от твоего поступка для колхозов. И так кололи, говорят, глаза: мол, почему такие испытанные, вроде Медведева, в колхоз не идут? Значит, мол, в колхозах плохо!.. Понял, в чем дело?
— Было, было такое! — горячо подхватил Степан Петрович. Но Лундин отстранил его рукой и продолжал:
— Мог выйти существенный вред. Однако, не вышел. Но в таком случае это, товарищ Медведев, не твоей заслуги дело. Вот мое тебе открытое пролетарское слово!
Влас молчал. Он внимательно прослушал Лундина. Раза два он порывался прервать его, но сдержал себя. Легкая краска выступила на его лице, и руки его слегка вздрагивали.
Руки сильнее задрожали, когда он, наконец, заговорил:
— Здорово ты меня разобрал! Здорово! Выходит теперь, что мое дело совсем крышка! А я об себе покуда не так понимаю. Что я немножко ошибся, так в этом спору нет: признаю! Но чтоб через меня вред, на такое мнение я не согласен. Вредить я не хотел...
— Ты-то, конечно, не хотел, — пояснил Лундин, — а уж так по сущности дела вышло...
— Хотел, али бо не хотел, а всежтаки насчет вреда с моей стороны у тебя выходит! И то обидно мне. Не заслужил.
— Ничего не поделаешь, Медведев, — покачал головой Зайцев, — как ни верти, а получается заслуженно.
— Не знаю... Не могу войти в понятие... — глухо сказал Влас, и голос его упал.
Николаи Петрович откашлялся и побарабанил пальцами по столу.
— К чему, не понимаю, старье ворошить? Влас Егорыч обсмотрелся тут, повидал, какая она такая коммуна, хорошая или плохая, в мнении своем изменился. Вот теперь он на постройку воротится, до окончания работы пробудет там, а потом и домой. Напрочно. Так я говорю, Влас Егорыч?
Влас сбоку взглянул на тракториста и молча кивнул головой.
— Об чем же разговор? — оживился Николай Петрович. — Все дело совсем по-хорошему выходит!
— По-хорошему... — усомнился Зайцев. — По-хорошему будет тогда, когда заместо слов дела увидим. Дела!
— Мне цена не по словам, товарищ. Не по словам, а по работе. А на работе ты меня еще не видал!..
— Про что и говорю!
Влас поднялся. Беседе пришел конец.
1.
С вечеру обладив свою котомку, Влас наказал домашним, чтобы они из-за него завтра не ломали своего дня.
— Ступайте себе по своим делам, а я потихонечку по прохладце отправлюсь.
Но Филька возмутился:
— Я, тять, провожать тебя буду. Мне коня дают...
— Коня? — оглядел его недоумевающе Влас. — Для чего же?
— На станцию везти. Дяденька завхоз обещал.
— Напрасно, — поморщился Влас. — Совсем напрасно скотину общественную гонять.
Вечер пролетел быстро. Пришла пора укладываться спать. Влас пристально оглядел Фильку.
— Это ты что же, герой, выпросил, выклянчил коня-то?
— Скажешь тоже, — обиделся Филька. — Я не клянчил. Мне за работу за мою дали. Заслужил.
— Заслужил! — рассмеялся Влас, и ласковые искорки запрыгали в его глазах. — Выходит, что теперь это я по твоей милости барином отсюда поеду! Ну, спасибо, Филипп Власыч! Спасибо!
— Ладно, смейся! — засопел Филька. — Смейся!..
— Ну, не сопи, не сердись! — миролюбиво попросил Влас. — Не сопи да айда спать. Завтра, так и быть, покатим!...
Все отправились спать. Остались Влас с Марьей вдвоем. Молча посидели, вслушиваясь в свои какие-то думы. Марья украдкой вздохнула. Влас поднял голову:
— Об чем это?
— Опять ты отправляешься... Когды теперь свидимся?
— Молчи! Об этом тужить нечего. Доспеет время, вернусь. Ранее времени ничего не бывает... А теперь давай спать. Вот и все дело!..
Петухи надрывались, перекрикивая друг друга. Солнце не успело еще выкатиться из-за зазубрин леса, а под окнами уже поскрипывала телега, и хриплый филькин голос пугал застоявшуюся за ночь лошадь.
Влас вышел из избы. У ворот стояла запряженная лошадь, Филька облаживал на телеге охапку сена. Наклонившись к передним колесам, что-то делал Василий.
