Жизнь начинается сегодня - [9]

Шрифт
Интервал

Иногда Марья при детях начинала жаловаться на свою судьбу. И дети, скупо и вяло слушая ее, были в такие минуты какими-то чужими и холодными.

— Бесчувственные вы! — разражалась она обидчиво. — Никаких понятнее! Вот и об отце не пожалеете!

— А что об им жалеть? — взъелся как-то Филька. — Он зачем бросил все?

— Зачем?! — всполыхнулась Марья. — У его сердце изболелось, на этакое глядючи! Наживал, наживал своим горбом, а тут все прахом пойдет!

Зинаида, чинившая какое-то тряпье, отставила руку с иглой и наставительно сказала:

— И вовсе ничто прахом не идет! В правленьи говорили: если план выполним, посевной, будем тогда и с хлебом, и со всем. Вся коммуна!

— Пла-ан!.. И слова-то не христианские завели! — вспыхнула Марья и сразу перевела на свое. — Об отце окончательно вы, ребята, забыли!

Тогда Филька, разрывая тринадцать весен, лежавших над его светлой встрепанной головой, и сразу вырастая и мудрея, засверкал глазами и раздул ноздри:

— Отец!.. Тятя без пути ушел! Он от этих самых кулаков ума набрался! Пошто он бросил все? Пошто вместе со всеми не остался?

— Нам только срам от этого! — сурово вмешалась Зинаида, поддерживая братишку. — Вроде кулаков... лишенцев.

— Ах, беды! — всплеснула руками Марья и не знала: заплакать ли ей, или изругать непослушных поперечных детей. И, заглушив в себе горечь и негодование, только пригрозила:

— Вот, даст бог, Влас устроится где по-хорошему и вытащит нас на новое житье. Бросим тогды эту коммуну!

Но ребята снова взглянули на нее насмешливо и укоризненно и оба дружно заявили:

— А мы отседа никуда не поедем! Тут нам не худо!

— Не худо, мать!..

6.

Пашни чернели взрыхленной, причесанной землею. Пашни тянулись во все стороны сплошным полем, без межей, без вех, без изгородей.

Коммунары, выходя в поле, оглядывались на восток, и на запад, и на юг — и всюду видели свою, общую неделенную землю. И коммунары, пряча непривычную, какую-то тревожную радость, ласково шутили о земле, которая раскинулась широко, как барыня, как стародавняя купчиха.

Иной раз, завидя за рубежом коммунарских пашен одинокого пахаря, крестьянина соседней деревни, в которой осталось много упорных и неподатливых единоличников, коммунары весело пересмеивались, и кто-нибудь, чаще всего Васька, задорно кричал:

— О-эй! Помешшик! Орудуешь? Одному-то, гришь, сподручней?! Ну, копайся, тужись, помешшик!.. Ковыряйся!

Одинокий пахарь не отвечал на насмешливые крики. Он только оборачивался в сторону коммунаров и неоглядной шири земли и украдкой сумрачно посматривал на шумливых соседей.

Соседняя деревня настороженно следила за жизнью коммуны. Из соседней деревни приходили мужики, забирались на кухню, в столовую и цепко оглядывали: как там и что. И еще острее и напористей вглядывались они в рабочий распорядок коммунаров. Или ходили возле сараев, где хранились машины, щупали стальные и чугунные части и, словно обжигаясь об них, быстро отстранялись и говорили, отвечая на собственные мысли:

— Ежели, конешно, с умом действовать, то больших делов наделать можно!

— А мы, думаешь, не с умом? — обижались коммунары. — У нас, значит, делов больших не будет?

— Как сказать... Неизвестно. Кабы на себя робили, а то...

— На кого же мы, как не на себя? Чудак!

— Не знаем! Не знаем! — хитро прибедниваясь и стараясь казаться простецами, уклончиво и загадочно отвечали мужики.

Кто-то из соседей единоличников пришел в правление коммуны:

— Вот вы камуна... Помогите, товарищи! Семян нету. Можно сказать, на пропитание жизни нехватка, а об семенах — одно скажу, горюшко!

Председатель озабоченно наморщил лоб.

— Туго у нас, брат, у самих. Мы нонче более шестисот гаек[2] поднимаем. Самим не хватит!

Мужик оглядел стены, увешанные плакатами, и зло усмехнулся:

— Натрепали: ка-му-уна! Она, мол, усякую подмогу даст мужику, хрестьянину! А выходит так: прежде я бы пришел, к примеру, к Некипелову, к Никанору, он бы без разговоров до осени ссудил... Ну, вытряхнули вы его, а у самих кишка слабая!

— Скучаешь о кулацком режиме? — строго спросил счетовод.

— Об справедливости! — угрюмо отрезал мужик. — Я режимов никаких не знаю. Знавал умного да понимающего мужика, у которого от ума его и способностей капиталы были. И, значит, который всей волости помогал... А хто он: по-вашему, кулак, али еще как-нибудь, этого я не дознавался.

Счетовод вырос над столом, над хаосом книг и бумаг и веско определил:

— Подкулачник!.. Форменный и патентованный ты, дядя, подкулачник!

Председатель сощурил веселые глаза:

— Погоди! Обрастем мясом, не хуже Некипелова твоего всей волости помогать будем!.. Погоди!

— Навряд ли! — непреклонно посомневался мужик. — Видать, отощаете, когды съедите все, што от казны да от хресьян коих заполучили!..

После ухода этого посетителя в конторе угнездилось странное молчание. Председатель врылся в какие-то ведомости. Счетовод раскинул широкий разграфленный лист бумаги и сосредоточенно стал проставлять четкие цифры. Молчание нарушила Феклуша.

— Степан Петрович! — сказала она, слегка вспылая слабым смущеньем. — Пойдет ведь теперь этот мужик трепать всякое про коммуну!

— Пущай треплет! — поморщился председатель, кинув на Феклушу недовольный взгляд.


Еще от автора Исаак Григорьевич Гольдберг
День разгорается

Роман Исаака Гольдберга «День разгорается» посвящен бурным событиям 1905-1907 годов в Иркутске.


Сладкая полынь

В повести «Сладкая полынь» рассказывается о трагической судьбе молодой партизанки Ксении, которая после окончания Гражданской войны вернулась в родную деревню, но не смогла найти себе место в новой жизни...


Путь, не отмеченный на карте

Общая тема цикла повестей и рассказов Исаака Гольдберга «Путь, не отмеченный на карте» — разложение и гибель колчаковщины.В рассказе, давшем название циклу, речь идет о судьбе одного из осколков разбитой белой армии. Небольшой офицерский отряд уходит от наступающих красных в глубь сибирской тайги...


Братья Верхотуровы

Рассказ о жуткой драме, разыгравшейся на угрюмых и суровых берегах Лены.Журнал «Сибирские записки», №3, 1916 г.


Гармонист

Журнал «Будущая Сибирь», №4, 1934 г.


Человек с ружьем

История деревенского мальчика Кешки, втянутого грозовыми событиями гражданской войны в самую гущу партизанства.


Рекомендуем почитать
Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


«С любимыми не расставайтесь»

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.