— Медведев, — сказал он, — мы тебя в комиссию поставили. Разбор происшествия будет, несчастья... Как ты болтаешь, что человека до увечья довели, то вникни совместно с другими в обстоятельства и в положение, а потом уж и толкуй.
— Я непривышный в комиссиях! — вспыхнул Влас. — Брали бы кого полегше!
— Ничего, и ты сдюжишь! — непреклонно отрезал Андрей. — Это тебя группком ставит, отказываться не должен.
Когда Андрей отошел от Власа, последнего окликнул давешний партизан Феклин.
— Стой-ка, мужик!... Правильно ты говорил! Резонно!.. Давай потолкуем.
— Об чем это?
— Об разном... — неопределенно сказал Феклин и оглянулся с опаской и настороженно.
— Об разном, — повторил он. — Только надо бы где-нибудь подальше от этаких, вроде старикана, начетчика этого, да Андрея. В секретности.
— Зачем же в секретности? — нахмурился Влас.
— Тайность!.. — пригнулся к нему Феклин, заговорив шопотом. — Подслушивают, доносят... Я и то дивлюсь тебе: и к чему ты этак прямо обо всем разговариваешь. Нельзя таким манером. Таким манером долго ли тебе влипнуть.
Влас налился холодною неприязнью к Феклину.
— В чем же мне влипать? Я ничего плохо не мыслю да не делаю.
— Нет, нет! — замотал головою Феклин. — Тут осторожно надобно. Потихоньку... Пойдем-ка куды-нибудь.
Ничего не понимая, но чувствуя, что неприязнь к этому липкому и навязчивому мужику растет в нем и укрепляется, Влас все-таки пошел за ним. Пошел, не будучи в силах преодолеть любопытства и желания узнать, о чем же станет с ним разговаривать по секрету Феклин.
2.
Несчастье на стройке взбудоражило не одного Власа. Десятки новых рабочих, как и Влас, пришедших недавно из деревни, волновались и обсуждали втихомолку и по-разному это несчастье. Откуда-то полезли, поползли темные слухи, приглушенные разговоры о том, что рабочий сорвался с лесов не по своей оплошности и не по небрежности, а по прямой вине строителей. Откуда-то шли объяснения этого несчастья, что, мол, строителям не жаль людей, что на постройке и впредь не переведется такой извод рабочих, особливо деревенских.
И кой-кто из новичков увязывал свои узелки и шел в контору за расчетом...
Феклин сказал Власу, когда они пришли в укромное место и вокруг них поблизости никого не было:
— Понимаешь, мужик, на убой нас всех, на погибель заманули сюда...
— Меня не заманивали. Я сам пришел.
— Стой. Не об тебе теперь речь. Ты погляди на других! Пришли хрестьяне от деревень, от земли, выгнатые новыми лешавыми порядками. А тут их заманули и замордовать совсем хотят!.. Вот одного уж угрохали. Думаешь, нечаянно эта беда с ним приключилась? Нет!.. Камитеты эти все партийные доспели! Может, парень где не этак-то, не по-ихнему сказал, они и решили его.
— Болтаешь ты без-толку! — остановил Влас Феклина.
— Не без-толку! Вовсе нет!... Сам сообрази, не маленький... Да ты вот в эту комиссию записан, которая обсматривать все дело будет, — обсмотри, обсмотри! Докажи народу, какую над им бессовестность делают.
Уставясь взглядом в землю, Влас молчал. Феклин как-то ниже осел на своих коротких ногах и вобрал голову в плечи.
— Ты должон понимать! — зло продолжал он. — Тебя самого раздели, всего решили!.. Меня вот так же... У меня хозяйство, мужик, было как игрушка! Четыре коня было — орлы, а не кони! Холмогорских кровей коровы! Хлебу я снимал достаточно: и себе хватало на пропитание, и на базар возил вдоволь. Слава богу, шушествовал чисто!.. У меня работники жили, не жаловались, не обижал я их... А теперь я куды? Теперь меня всего вытряхнули! Хошь по-миру иди!.. Да спасибо добрым людям, на край света уйтить не пришлось!.. У нас с тобой одна беда, мужик!
Влас быстро, как подстегнутый, поднял голову:
— Видать, не одна!.. Ты что ровняешь меня с собою?.. Не отпорен я, — действительно, ушел я от хозяйства. Так я ушел-то не выгнатый, а по мнению своему! Не по душе мне порядки пришлись!.. Ты не ровняй. А у тебя богачество вот какое было, тебя прижали!.. Не одна, паря, у нас с тобою, видать, беда, не одна!..
— Ну, все едино! — заторопился Феклин и пытливо заглянул Власу в глаза. — Все едино так ли, этак ли, — а не сладко тебе...
Влас промолчал.
— А коли не сладко, — цепляясь за молчание Власа, продолжал Феклин, — так ты пойми... — И он снова втянул голову в плечи и сверкнул глазами:
— Пойми, конец им все равно будет!.. Будет!
Власа как будто что-то внутри толкнуло. Ему почудилось, что он уже слыхал эти слова. Вот эти же самые слова, сказанные с такою же уверенностью и так же зло. Влас напряг память и вспомнил: Никанор Степаныч Некипелов. Это он так же втолковывал свои мысли, свои чувства. И, вспомнив Некипелова, Влас весь подобрался, с ног до головы оглядел Феклина, как бы по-новому запечатлевая в себе его облик, и, оборвав его, резко, как-будто некстати, спросил:
— Лошадей-то, говоришь, четыре было? А сколь работников держал?
Феклин почуял в голосе Власа недоброе, заморгал глазами и тускло улыбнулся:
— Четыре, четыре, браток!... А работников — как приходилось. Ну, не боле трех... Не боле!.. Да это разве к разговору идет? Я тебе по-совести говорю, мочи нет при этаких порядках. Зажали всех, округом партейные, а первее всех у них жиды... И говорю тебе я: будет им конец! Надо только, чтоб народ понял все, как оно есть...
