— Ты про какой народ говоришь? — в упор спросил Влас. — Про этаких, вроде тебя, у коих мошна была тугая, да ноне вытряхнута? Ну, это, паря, не народ
— Я про весь народ... Про православный, верующий... — с легкой опаской вглядываясь во Власа, пояснил Феклин.
— Об чем толкуем? — жестоко осведомился Влас. — О каком деле? Какой ты мне предлог даешь?
У Феклина на бритых щеках зажглись яркие пятна. Ноздри его задвигались, заходили, как у загнанной лошади. Пальцы сжались в крепкий кулак.
— Предлог... Да нет... Это я так, по душам с тобой разговориться пожелал... Жалко мне парня-то, который расшибся. Боле ничего. Может, в другой раз...
— Да стоит ли в другой раз? — усмехнулся Влас.
Феклин поднял голову и, прищурив глаз, неопределенно и загадочно сказал:
— Все может быть, все возможно...
И они разошлись молча в разные стороны.
3.
Комиссия, в которую включили Власа, полезла на леса, туда, откуда сорвался рабочий.
Председатель комиссии каменщик Суслопаров, которого Влас часто встречал в красном уголке своего общежития, прежде чем все взобрались на пятый этаж, предупредил:
— Шептуны пускают всякие сплетки. Наше дело, товарищи, выяснить всю основательную правду. Если производители работ, техники или еще кто виноваты, — взгреем!
Влас взбирался по широкому трапу, мягко пружинившему под тяжелой поступью рабочих, последним. Ему впервые приходилось быть здесь, наверху, на лесах. Его работа протекала внизу, на земле, его работа была несложной и простой: он ходил в простых плотниках средней руки. Широкие трапы мягко пружинили под его ногами. Пахло известью, цементом, кирпичом. Пахло смолью, свежим деревом. У Власа слегка закружилась голова. Он глянул вниз. Сквозь переплет балок, сводов, простенков и столбов виднелось нагромождение строящегося здания. Валились вниз красные и серые стены, пересекались квадраты будущих зал, комнат и коридоров, тянулись ряды слепых, еще незастекленных окон. Отсюда, сверху, только сейчас разглядел Влас всю сложность, всю величину, всю основательность постройки, на которой он работал. Разглядел людей, копошившихся то там, то здесь, смерил взглядом площадь, которую заняла, на которой раскинулась постройка, и с чувством, в котором были и изумление, и испуг, и какое-то смутное, слабое, еще не сложившееся целиком удовлетворение, подумал:
«Строют!.. Здорово строют!..»
Широкие, исхоженные тяжелыми рабочими шагами трапы вели все выше и выше. И там, откуда свалился и расшибся рабочий, на самом верху, остановился Влас вместе с другими членами комиссии и перевел дух.
Серой беспорядочной грудой лежал вокруг город. Терялись в сложной запутанности просветы улиц и переулков. Сверкали на солнце стекла окон. Ввинчивались в лазурную зыбкую высь хрупкие витые столбы дыма из тонких, стройных и высоких фабричных труб. Обезглавленно торчали церковные купола. И на самом краю, прорываясь сквозь зубчатость и зазубренную линию этажей, голубела широкая река.
Серой, сложной и необозримой грудой лежал внизу город, и шел от него неуловимый, неумолчный гул. И гул этот — шумные и многообразные шумы и грохоты — плыл, катился и докатывался сюда, вверх, к Власу.
Влас еще сильнее почувствовал, что у него кружится голова, и он ухватился за тесину, отгораживающую легкую деревянную галлерею, на которой остановились члены комиссии.
— Ну, товарищи, вот здесь! — сказал в это время Суслопаров. — Было приказанье, чтоб ничего не тронуто было, чтоб оставалось оно так, как было, когда свалился отседа Савостьянов... Давайте обсмотрим всё вокруг.
Пятеро ближе придвинулись туда, куда указал Суслопаров. Влас, осторожно ступая и крепко, держась за тесину, двинулся вслед за другими.
— Глядите-ка, — взволнованно вскрикнул один из пятерых. — Доска-то!
— Подпилена! — подхватил другой.
— Никак подпилена?!
— Да как же это?..
Влас услыхал в этих восклицаниях тревогу и шумное изумление и, забывая осторожность, протиснулся вперед. Суслопаров слегка отстранился и пропустил его поближе к злополучному месту, откуда сорвался Савостьянов. Влас наклонился и увидел: брус, служивший барьером, перилами вокруг галлереи, лежал переломленный. Вот здесь тот парень, Савостьянов, оперся, видимо, понадеявшись на загородку, но своей тяжестью переломил брус и полетел вниз. Влас посмотрел на концы переломившегося бруса: с одной стороны излом был ровный, как по линейке.
— Что ж это? Да как же это? — повторил он растерянно чужие слова. — Да ведь это, братцы, подпилено! Пилою!.. Кто же?..
— Кто? Сволочь вредительская, вот кто!
— Будем составлять постановленье... — предложил Суслопаров. — Запишем все, как оно найдено.
Техник, находившийся в составе комиссии, вытащил из папки чистый лист бумаги. Члены комиссии снова внимательно осмотрели переломившийся брус, измерили его толщину, испытали крепленье, потрогали стойки. Влас, не отрываясь, следовал за ними, слушал, осмотрел, трогал брус, стойки, но видел все как в тумане. Он был поражен этой чьей-то злой и жестокой проделкою. Он не мог притти в себя от горестного, жгучего изумления. И когда ему дали подписать акт, он захватил негнущимися пальцами карандаш, и рука его тряслась.
