Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [149]

.

Тем не менее, как это бывало и раньше в жизни Н. М. Субботиной, дело устроилось. Тихов, Шайн и Михайлов подали заявление с просьбой предоставить ей путевку в академический санаторий «Узкое» с 50 % скидкой, но она в него не попала, «т[ак] к[ак] мы забыли, что надо пройти мед[ицинскую] комиссию и подать заявление о 50 % сбавки с путевки… А полную плату я внести не могла и прописка в М[оск]ве кончалась 10.XII. Кысмет!» — рассказывала она Г. А. Тихову уже по окончании этих событий[1670]. Ей также в итоге предложили путевку в Дом престарелых ученых, находившийся, как выяснилось, далеко от Москвы — в Ивановской области и в 4 км от города Иваново. Ехать туда Нине Михайловне не хотелось, а без сопровождающего вообще было невозможно, поэтому, как рассказывала она К. А. Морозовой: «До декабря меня прописали в Москве и есть время наладить свои дела»[1671]. Как впоследствии Субботина объясняла Г. А. Тихову: «В Дом ст[арых] ученых в 300 км. от Москвы, в селе Богородском, я не поехала, т[ак] к[ак] некому было проводить и встретить на ст[анции] и отвезти в это село за 4 км. от города»[1672].

Причина эта, хоть и реальная, главной при принятии Субботиной решения не была. Сама идея устроиться жить в доме инвалидов казалась малопривлекательной, но другого выхода Нина Михайловна не видела. «Дело все-таки серьезное и невеселое, — писала она К. А. Морозовой, — налаживать свое дожитие в Инв[алидном] доме после жизни в нашей дружной большой семье, но надо быть мужественной и доверять своей судьбе! Брата посылают в Измаил. Он тоже совсем больной после Ташауза, — и по многим причинам я не нахожу возможным ехать с ним. Но мне приятно думать, — продолжала она, — что государство наше так внимательно к старым научным работникам в обстоятельствах тяжелой военной поры… Оплакиваю свою бедную сестру Олю и ее детей, которым я посвящала свою жизнь. Спасибо старым друзьям за внимание и ласку в эти тяжелые мои дни!»[1673]

К 10 ноября 1944 г. ситуация все еще не прояснилась. Все это время Субботина жила у подруги-педагога, как она ее называла. «Живу пока у друга-педагога, — писала она К. А. Морозовой. — Помогаю ей просматривать школьные тетради. Замечательные теперь дети, особенно московские!» У Субботиной не было теплой одежды и обуви, не было необходимых московской зимой резиновых накладок на костыли и резиновых галош. Ей не удавалось получить ордер на промышленные товары и рецепты на некоторые лекарства, доступные только в кремлевской аптеке. «Пока не могу даже съездить по поводу оформления получения в Москве пенсии, — писала она. — Зато „не имей 100 рублей, наживи 100 друзей“ и судьба мне сохранила их, а с ними тепло и радостно на душе…». «Чем я буду заниматься в ближайшее время? — еще не знаю, — размышляла она. — Есть бинокль для наблюдения переменных звезд, но как их наблюдать в московском „Доме старых ученых“ без теплой одежды зимой?». Но все это несколько искупало общение с друзьями, их искреннее участие в ее судьбе, доступность (наконец-то!) «астрономических» новостей. Новости астрономической жизни приводили Нину Михайловну в искренний восторг: «А какие интересные краткие изложения астрон[омических] работ за 3 года прислала нам Америка! Видали их? А „The Nature“?»[1674] Любимая наука вообще всегда была для Н. М. Субботиной величайшей утешительницей. В письме К. А. Морозовой от 10 ноября 1944 г., благодаря за присланную книжку о Н. А. Морозове, она написала об этом: «Да, цель жизни в том, чтобы преодолевать препятствия, и наша спасительница Наука одинаково выручала и дорогого Ник[олая] Ал[ександровича], и меня…»[1675].

Приближался, однако, декабрь, заканчивалась прописка в Москве, и Нина Михайловна вынужденно думала о поездке в Иваново: «К 1 дек[абря] все же хочу ехать в Дом престарелых ученых в Иваново-Вознесенск, но еще не получила оттуда ответа: как к ним добираться? Говорят, что надо пешком с вокзала в Иванове в село Богородское…»[1676]. Но совершать это путешествие ей все-таки не пришлось: НКСО предложил Субботиной другой вариант — путевку в Республиканский интернат больничного типа для инвалидов войны, расположенный рядом с Москвой, в Переделкине, что выглядело гораздо привлекательнее. «После долгих проволочек с полученьем транспорта и провожатого в Д[ом] ст[арых] ученых, я отказалась от поездки в Иваново и взяла путевку в Инвалид[ный] дом республ[иканского] значения бл[из] ст[анции] Переделкино — 18 км от Москвы. Интернат № 3 для инв[алидов] О[течественной] в[ойны]», — писала она Морозовым 5 декабря 1944 г. И продолжала: «А отвезли меня друзья из Кремля на своей машине. Здесь тихо, спокойно, в палате 6 чел[овек] — чисто и тихо. Интернат в лесу, только питание как в студ[енческой] столовке — без мяса, жиров и сахара: овощи и каша. Персонал хороший. Раненых не видала…»[1677].

Нина Михайловна приехала в интернат 4 декабря 1944 г. и находилась там «на полном государственном обеспечении», получив «бессрочную» путевку[1678]. Но взамен, по существовавшим правилам, большую часть и так крошечной пенсии Субботина теперь должна была отдавать в интернат, что ей, конечно, не очень нравилось. Так же как не понравилось отношение московских чиновников, поскупившихся, как она считала, на самые элементарные вещи. «В общем, <…>