Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной - [148]
Рис. 53. Участники 100-летнего юбилея Пулковской обсерватории. Расшифровка рис. 52. За № 7 вместо Н. М. Субботиной ошибочно указана Н. М. Штауде (Архив ГАО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 105. Л. 38)
Но теперь, когда война начала отступать от родных мест, хотелось вернуться домой. Конечно, из Ташауза надо было уезжать. Перспективы с диссертацией казались туманными, и Н. М. Субботина начала узнавать о возможности устройства в Дом престарелых ученых. Однако поначалу эти изыскания оказались безуспешными. «А все же хочется в родные места, хотя там ничего не осталось: даже сады все вымерзли в очень холодные 2 зимы, а немцы разорили все остальное, — писала она Морозовым и далее рассказывала о своих безуспешных попытках узнать про Дом ученых: — Относительно „Дома для престарелых ученых“ ничего не узнала: никто не ответил. Кысмет! Судьба? Мудрец с Востока сказал: Хочешь счастья? — Скажи „Нет Бога кроме Бога!..“»[1662].
Тем не менее что-то она, наверно узнала, поскольку 16 августа 1944 г. Нина Михайловна обратилась в Президиум АН СССР с просьбой поместить ее в Дом престарелых ученых. «Прошу Академию Наук СССР оказать мне содействие для помещения меня в [Общежитие] престарелых ученых в Москве, на Гос[ударственном] обеспечении», — писала она и далее рассказывала о своей научной биографии. Рассказав коротко о работах, которыми занималась во время войны, Н. М. Субботина завершила свое обращение следующим образом: «Задача моя — обработать полученные мною выводы для Ташауза, а также закончить исследование долгопериодических неравенств в движении кометы Галлея, <…>[1663]. Итак, прошу А[кадемию] н[аук] создать мне возможность дальнейшей науч[ной] работы. Все мое имущество и семья погибли в Ленинграде, зимой 1942 года, а здесь жить дольше нельзя»[1664]. Таким образом, Нина Михайловна связывала свою просьбу об устройстве в Доме престарелых ученых с необходимостью окончить начатые научные работы. Но, все-таки беспокоясь об отсутствии подобной возможности, Субботина писала и о другом подходящем варианте: «Если А[кадемия] н[аук] не имеет возможности поместить меня в общежитие, прошу хотя временно устроить меня в „Узком“. Согласна там иметь какую-ниб[удь] библиотечную работу». И уже совсем откровенно просила: «Из Ташауза необходимо уезжать из-за вредного климата: тяжелая малярия с осложнениями и Сибирская язва — 3 раза меня направляли в больницу)…»[1665]. Дальнейшая фраза о невозможности работы по астрономии совершенно расплылась…
К осени 1944 г. Олег Михайлович Субботин получил новое назначение и собирался уезжать из Ташауза. Нина Михайловна, несмотря на отсутствие какой-либо определенности, конечно, отправилась с ним. В последнем письме Морозову перед отъездом Субботина писала: «Вы знали Некрасова, Вы разделяли его идеи. Я тоже воспитывалась на нем, на Чернышевском, на Добролюбове и Белинском, этих светочах для моих родителей, и на Пушкине — юности моей бабушки видавшей его в Москве, до старости считавшей его своим „вечным спутником“…, с этими заветами их дожила до своих 67 лет; с ними, как моим привычным багажом покидаю Ташауз, пускаясь снова по [далеким] дорогам мира, подчиняясь судьбе… Ваш пример, дорогой друг, Ваша доброта, всегда меня поддерживает, и я шлю Вам свой большой сердечный привет и спасибо. Вам и Фламмариону! Он первый поверил в меня, когда Вы были в крепости!»[1666] В августе 1944 г. Нина Михайловна писала Морозовым уже из Ташкента с просьбой о содействии в получении места в Доме для престарелых ученых, чтобы она «могла бы продолжить и закончить свои научные работы — а то все силы уходят на физический труд и здоровье слабеет», в надежде на то, что «У дорогого Николая Ал[ександрович] „рука легкая“, мо[жет] б[ыть] что-нибудь и устроится?»[1667] Но ответа, по-видимому, не получила.
19 октября 1944 г. Н. М. Субботина наконец добралась до Москвы. Брат присоединился к ней немного позже. Очень коротко она написала об этом своем путешествии К. А. Морозовой: «Ехала я из Ашхабада одна, а брат с женой билетов не достали и наконец прилетели на самолете (багаж 10 кило). Из Ташауза на самолете летели все и потом 2 недели сидели в Ашхабаде. 10 дней езды + 24 дня хлопот о билетах»[1668]. У О. М. Субботина было новое назначение, а вот ситуация Нины Михайловны снова оказалась тяжелой. «Олега Мих[айловича] назначили в Измаил, — писала Субботина Морозовым. — Не знаю: насколько это лучше Ташкента? Ехать придется глядя на зиму, и не имея ни квартиры, ни имущества. Но брат хотел работать в освобожденных районах и надеется быть полезным. Только мне, чтобы его не стеснять, придется побыть зиму где-ниб[удь] под Москвой. Пока — в Москве у меня пропуск до 20 Х, (а получила я его 14 сент[ября]); но весь месяц ушел на дорогу и хлопоты о билетах. Теперь меня не прописывают, и кончилась хлебная карточка. Багаж еще не пришел и деньги от Туркм[енской] ак[адемии] наук задерживаются. Надо все это как-то одолеть…» — уговаривала сама себя Субботина. Сокрушаясь, правда, что этому очередному в ее жизни преодолению «…мешает отсутствие теплой одежды и ушиб больной ноги. Приходится сидеть в комнате…»
