Живые и мертвые, или Племянник из шкафа - [9]

— Холмс!

Он вздрогнул, приходя в себя. Обернулся, за смущённым смешком и торопливой суетой пряча чёрную бездонность зрачков, расширившихся чуть ли не во всю радужку:

— Ну что вы стоите, Ватсон? Девушку надо раздеть! Всё должно выглядеть естественно, понимаете? Давайте же её сюда! Давайте, давайте, не бойтесь, я не собираюсь грабить колыбели. Да отпустите же вы её, наконец!

В четыре руки мы довольно быстро раздели мою спутницу. Она дышала глубоко и часто, щёки её раскраснелись, глаза под веками находились в непрестанном движении — сон перешёл в активную фазу.

— Что было в вине, Холмс?

— В вине? Ровным счётом ничего, кроме вина! — мой друг хрипло рассмеялся, выпрямляясь, и тут же добавил. — Всё дело в специях. И одной чудесной тибетской травке… Её название в переводе на английский звучит как «ночь счастья». Девушки проспят до утра, хорошо выспятся, но при этом будут убеждены, что всю ночь напролёт участвовали в самой восхитительной оргии, которую только можно представить.

Тут вдруг рыженькая застонала, резко и отчаянно, заскрипела зубами, выгибаясь всем телом. Врач во мне среагировал на рефлексе:

— Ей плохо?!

Холмс посмотрел на меня с каким-то странным выражением.

— Ей хорошо. Но нам пора…

Тут рыженькая снова застонала, прерывисто и с таким наслаждением, что я покраснел бы, если бы мог. Ей откликнулась темноволосая, хрипло, гортанно, на вдохе — и я поспешил вслед за другом покинуть спальную комнату, подгоняемый всё учащающимися парными стонами.

— Это дом Честерлеев.

Я полулежал в старом кресле с подранной обшивкой и боролся со сном — длительная пешая прогулка, горячий грог и удобная поза не располагали к излишней бодрости. Холмс пристроился на подставке для зонтиков — я бы сказал, угнездился, — сделавшись ещё более обычного похожим на хищную птицу, и чувствовал себя, похоже, вполне уютно. Подозреваю, мой друг заранее присмотрел этот чуланчик у лестницы для наших целей, потому что провёл меня к нему уверенно и напрямик, не рыская и не плутая.

— Их городская резиденция. С утра сэр Ричард был здесь, я это знаю точно.

Не сказать, чтобы я был особо удивлён — наверное, ожидал чего-то подобного.

— Ему были доставлены кое-какие бумаги. Утром, по моей просьбе. Он с ними ознакомился, не мог не ознакомиться, в этом я уверен, но вот встретиться со мною после этого не захотел. И никуда не выходил, хотя должен был быть в министерстве, за ним дважды присылали курьера. Я послал ему визитку с просьбой о немедленной встрече, но он снова отказался меня принять. Меня! Шерлока Холмса! Ну уж нет… если я собрался с кем-то серьёзно поговорить — я поговорю, будьте уверены. Пришлось задействовать дополнительный план, горничную Бетти. Или Кетти? Вечно путаю их имена… ах, эти горничные! Что бы мы без них делали, а, Ватсон? Кстати, а как продвигается ваше собственное расследование? Признайтесь, копались в старых газетах? То-то миссис Гринуэй жаловалась на пропажу растопки… У нас как раз есть полчаса чтобы обменяться информацией: слуги покинут верхний этаж ровно в девять, и тогда можно будет беспрепятственно нанести визит нашему старому доброму сэру Ричарду, а пока лучше переждать. У вас зоркий глаз и отличная память, не скромничайте, Ватсон! Так что вы нарыли в старых газетах?

Польщённый доверием знаменитого детектива, я постарался как можно точнее воспроизвести наиболее важные из запомнившихся статей:

— Журналисты называют Уильяма «молодым Честерлеем», но это, скорее дань его вызывающему поведению и манере одеваться, ведь на самом-то деле он не так уж и молод, родился еще до Нашествия. Единственный сын Роджера Честерлея, младшего брата сэра Ричарда, и Элеоноры Честерлей, в девичестве Престон. Мать умерла родами, отец погиб во время отражения нашествия марсиан, Уильяму тогда было три года. Воспитан дядей, бездетным вдовцом. Закончил Иствуд, но особого рвения к наукам не выказывал. До войны ни в чём предосудительном замечен не был, так, обычные студенческие шалости. Любил лошадей и спорт, но умеренно, не азартен и не честолюбив, хотя дядя, похоже, считал его своим наследником не только в имущественном отношении и всячески пытался приобщить к политике. Член партии гуманистов с десятого года, до войны активно участвовал в акциях наиболее агрессивно настроенного её крыла. Перед самым началом войны женился на Луизе Аддингтон, в свадебное путешествие молодые собирались в Австралию, но улететь не успели. Ушёл на фронт добровольцем. О военной карьере Уильяма я ничего не нашёл. Кроме единственной уже послевоенной дагеррограффии над передовицей «Ньюз» о чествовании героев. В той статье об Уильяме было буквально две строчки: упоминалось, что вернулся с войны он в звании подполковника воздушного флота и будучи награждённым высшим британским орденом за проявленную в боях отвагу. И больше нигде ни слова о нём. Уж не знаю, чем миссис Гринуэй растапливает камин, но газеты у неё хранятся ещё с предвоенных времён в целости и сохранности. Подборка, правда, ограниченная и неполная, но «Таймс», «Иллюстрейтед Лондон Ньюз», «Эхо» и даже «Полицейская газета» представлены довольно хорошо, я раскопал отдельные номера даже за восемьдесят девятый год. И обнаружил интересную закономерность — если в довоенных газетах дагеррографии как дяди, так и племянника куда чаще украшают «Таймс» и «Ньюз», то в последние полгода картина совершенно иная. Оба солидных издания если и упоминают семейство Честерлеев, то говорят исключительно о сэре Ричарде, обходя его героя-племянника подозрительным молчанием. Но это молчание с лихвой компенсируют публикации в куда менее презентабельных листках. Вот уж где не скупились на броские названия! «Лорд Р. выгнал наследника на улицу! Скандал в благородном семействе», «Дебош и сопротивление полиции. Нарушитель из высшего общества задержан, но выпущен под залог», «Попытка вандализма и поножовщина в Кенсингтонских садах. Кровавые подробности! Статуя Питера Пэна спасена! Барри благодарит полицию за своевременное…», «Беспорядки в баре «Красный лев», жертвы среди мирного населения! Среди зачинщиков — герой войны, чью фамилию…». Могу ещё долго перечислять, но суть понятна и так — вернувшийся с войны молодой герой пустился во все тяжкие. И настолько преуспел, что полный благородного негодования дядюшка был вынужден отказать ему от дома.