Однажды у нас в бильярдном клубе зашел разговор о том, можно ли совершить безнаказанное убийство. Тема эта довольно избитая, и хотя мне до сих пор не совсем понятно, почему люди проявляют к ней такой интерес, говорили мы именно о безнаказанном убийстве. Одни утверждали, что совершить его легко, другие – что, наоборот, трудно, но повторять аргументы тех и других едва ли есть необходимость – об этом и так предостаточно тарахтят по радио. Скажу только, что тогда, в клубе, сторонники мнения, что безнаказанное убийство – почти невозможно, брали верх, и весь клуб был уже готов признать их правоту, когда послышался голос Джоркенса:
– Кажется, я уже говорил вам о докторе Кейбере, которого я когда-то знал. Теперь он, бедняга, уже не практикует; и, пожалуй, я не причиню ему никакого вреда, если скажу, что он успешно совершил абсолютно безнаказанное убийство. Правда, надо признать, что такого рода дела были вполне по его части. Из этого вовсе не следует, что он был убийца, – нет, этого бы я онем не сказал, но он пользовался большим доверием у людей, которые таковыми были, и они часто с ним советовались, и ему, обладателю одной из самых изобретательных голов нашего времени, удавалось во многом им помогать. Об одной из форм, которые, принимала его помощь, я вам, по-моему, уже рассказывал. В основном он помогал преступникам тем, что вызволял их из беды, когда они в нее попадали, – дурачил бедный старый Закон, что, в общем-то, не осуждается, Но в случае, о котором я рассказываю, доктор Кейбер, когда к нему обратились, сказал, что не хочет иметь никакого отношения к этому делу, поскольку то, о чем его просят, нарушает как его собственные принципы, так и закон. Тогда цену подняли, и, наконец, доктор Кейбер с неохотой согласился – он идет на это, сказал он, только, чтобы сделать им одолжение.
– Идет на что? – спросил Тербут.
– Сейчас я вам расскажу, – сказал Джоркенс. – Был один тип с безупречным английским произношением, правильными документами и вескими основаниями для того, чтобы жить в Англии. Крепкий орешек: кто-то сказал о нем, что он немец, и вынужден был заплатить большую компенсацию за нанесенный тому моральный ущерб. Звали его Норман Смит, и у этого Смита был мотоцикл, и на нем он разъезжал по дорогам, особенно около аэродромов, не покидая дорожной полосы и как будто не делая ничего подозрительного. Он узнавал таким путем очень многое и однажды раскрыл тайну, касавшуюся самолетов в одном районе – пожалуй, самую важную, какую он только мог раскрыть. Шел 1938 год.
– Что же там были за самолеты? – спросил Тербут.
– А никаких самолетов и не было, – ответил Джоркенс. Это-то и была страшная тайна. Ее знали только несколько человек. В обширной районе на востоке Англии на аэродромах не было ни одного военного самолета, и даже в случае крайней необходимости мы смогли бы перебросить туда всего лишь несколько боевых машин; Сумей он передать эту тайну домой, туда, откуда он прибыл, мы бы оказались на милости тех господ, которые создали Бельзен. Обо всем этом было сразу доложено нашему правительству, но оно в то время занималось другими делами, и тогда те, кто наблюдал за Норманом Смитом, решили обратиться к доктору Кейберу, и Кейбер, как я уже сказал, вначале не захотел им помочь, но потом им удалось его уговорить. И тогда Кейбер попросил, чтобы ему изложили все факты дела, и после того, как ему все рассказали, он долго сидел, не говоря ни слова, покуривая свою странную трубку, вырезанную из какого-то индийского дерева; а потом он ознакомил их со своим замечательным планом – или, точнее, с той его частью, с которой, по его мнению, их ознакомить следовало.
Нельзя сказать, чтобы мы в то время были совсем лишены ушей и, глаз – за Смитом неплохо присматривали и так же надежно присматривали за его перепиской; но не было законного способа помешать ему вернуться в Германию, приветствовать Гитлера и рассказать заинтересованным лицам о слабых местах в нашей обороне. К сильным местам в ней он, к сожалению, интереса не проявлял, поэтому арестовать его мы не могли. Норман Смит умел действовать, не нарушая буквы закона, и мысль о моих друзьях, которые, конечно, ее нарушали, его особенно не тревожила; однако кое-какие меры предосторожности он все же принимал, и главной из этих мер была огромная немецкая овчарка, о которой и было рассказано доктору Кейберу, – хорошая свирепая собака бельзенской выучки, из тех, при помощи которых немецкие дамы поддерживали дисциплину среди заключенных женщин. У Нормана Смита был дом в Хертфордшире; и в нем он и держал свою овчаркуна случай, если бы кому-нибудь взбрело в голову ночью туда вломиться. Кейбер задал об этой свирепой собаке много вопросов, поэтому мои друзья решили, что он думает ее отравить, и один из них даже намекнул, что за такой примитивный план едва ли стоит платить столько денег. Но было глупо думать, что доктор Кейбер мог бы сохранить свою популярность у хозяев преступного мира, если бы планы, которые он составлял, были по плечу любому специалисту по части кражи собак. Кстати, отравить овчарку было бы совсем нелегко, потому что ее охраняли приставленные к ней Норманом Смитом две или три злые дворняги – как эсминцы, оберегающие линкор. Все упиралось в эту овчарку, и похоже было, что нет никакого способа управиться с нею ночью, а дневной работы мои друзья в то время избегали. Теперь надо сказать, что среди фактов, которые они сообщили доктору Кейберу, был следующий: довольно часто Норман Смит ездит к морю и останавливается там в каком-нибудь большом отеле. Прямо удивительно, как все шпионы любят море! Услышав об этой привычке Нормана Смита, доктор Кейбер о чем-то задумался и наконец сказал: «Там вам и придется все проделать. Взять овчарку с собой в отель он не сможет». – «Но туда не сможем пробраться и мы, – возразили мои друзья. – Если в отеле не будет его собаки, то наверняка будут швейцар и коридорные». – «Тогда вам придется проделать все днем, – сказал доктор Кейбер, – когда он отправится погулять». – «Мы не любим заниматься такими делами днем», – сказал один из пришедших. Доктор Кейбер поднял на него глаза. – «Да ведь вы еще не знаете, о каких делах идет речь», сказал он. «Так о каких же?» – спросили они. «За ним пойдут следом два или три человека, затеют потасовку и уколют небольшой иглой».
