«Меня зовут Ватсон. Джон Ватсон, секретный агент на службе Её Величества…»
Я вернулся взглядом к первому предложению и задумался. Может быть, все-таки лучше назвать главного героя Джеймсом, заранее отметая у будущих читателей всяческие подозрения, что он и автор записок — одно и то же лицо? В конце концов, я ведь не собираюсь писать автобиографическую повесть, изложить реальные события в их первозданном виде не позволяет подписка о неразглашении и данное мною слово, так почему бы и не дать волю фантазии? Джеймс — красивое имя, благородное, не то что простоватое «Джон», которое только и смотрится хорошо, если имеет перед собою короткую, но такую немаловажную приставку «сэр»…
Я повертел в медных пальцах моей искусственной правой руки новомодную самопишущую ручку — осторожно, чтобы не пролить чернила, заполнявшие стерженек на две трети, — и усмехнулся. Похоже, я заразился от нашей юной и взбалмошной мисс Хадсон страстью к перемене имен — примеряю на себя имя персонажа еще ненаписанной мною же истории. Вот уж действительно, старость не спасает от глупости, даже немцам иногда удается рассуждать на удивление здраво.
Надобно вам сказать, что ваш покорный слуга вовсе не собирался писать биографические очерки о собственной персоне, находя персону сию достаточно скромной и малоинтересной для предоставления жизнеописания ее вниманию широкой общественности, и вполне удовлетворяясь ролью верного Босуэлла при удивительнейшем человеке нашего времени, мистере Шерлоке Холмсе — а с недавнего времени еще и сэре Шерлоке Холмсе. Титул был пожалован моему великому другу почти одновременно с последним достижением инженерной мысли, летательной яхтой, в уютной гостевой каюте которой ваш покорный слуга и пишет эти строки в своем дневнике — вместо того, чтобы живописать приключения великолепного и неустрашимого Джеймса Ватсона, секретного агента на службе Её Величества.
Мой проницательный друг был абсолютно прав, высказывая предположение, что последняя война нанесла мне куда большую внутреннюю травму, чем я был готов признать — даже перед самим собой. Я запретил себе говорить и даже думать о тех жутких годах, похоронил на самом дне памяти — но тем самым лишь сохранил в себе все ужасы, лишавшие меня сна и превращавшие ночные часы в непрекращающийся кошмар. Алкоголь и все возрастающие дозы лауданума были мерой временной и ненадежной — как врач, я не мог этого не понимать, но другой методы борьбы с внутренними демонами я тогда не знал и надеялся только, что демоны эти, терзая меня, причиняют окружающим не слишком много хлопот.
Но однажды — да будет благословенен тот день! — мне попалась на глаза статья моего коллеги с каким-то совершенно непроизносимым то ли славянским, то ли немецким именем.
В статье рассказывалось об успешном возвращении душевного спокойствии пациентам, которые страдали от невидимой глазу травмы и перенесенного ужаса — а таких страдальцев оказалось немало после Великого Нашествия с Марса и Смутных лет, вылившихся в пожар всеобщей войны. Первой войны на памяти человечества, поистине охватившей весь мир. Многие мирные жители стали свидетелями гибели друзей и близких, потеряли здоровье не на поле битвы, а в мирных, казалось бы, городах. Мир сошел с ума, в этом безумии люди теряли себя, и долгое время потом не могли исцелиться.
Мой коллега применял довольно рискованный способ излечения — он заставлял несчастных снова и снова рассказывать о пережитом ими кошмаре, требуя вспоминать каждую подробность, каждую самую мелкую деталь перенесенного ужаса и обязательно ее проговаривать вслух.
Эта, казалось бы, варварская и лишенная малейшего сострадания к несчастным метода дала удивительные результаты — все пациенты отмечали существенное улучшение, а некоторые сумели навсегда избавиться от мучивших их кошмаров!
Статья так потрясла меня, что я всю ночь не сомкнул глаз — и вовсе не из-за боязни возобновления кошмарных снов. Словно рука Провидения подкинула мне спасительную соломинку именно тогда, когда я уже почти сдался и готов был утонуть в море отчаянья. Впрочем… было бы не совсем искренним с моей стороны не уточнить, что я почти уверен, каково имя этого Провидения, оставляющего после себя запах крепкого табака. Полагаю, что и немецкий медицинский журнал вовсе не случайно оказался на моем столе в тот день — а ведь я из патриотических соображений не выписываю немецких журналов, даже по медицине! И не случайно журнал этот был открыт именно на столь поразившей меня странице…
Как бы там ни было, с моей стороны было бы страшной неблагодарностью не воспользоваться советом столь благосклонно ко мне относящегося и настолько проницательного Провидения. Но, будучи по природе более склонен к жанру скорее эпистолярному, чем разговорному, ваш покорный слуга вознамерился усовершенствовать методу немецкого коллеги. Бессонные часы не были потрачены зря — мне удалось все как следует обдумать и изобрести способ, посредством которого не только удалось бы избавиться от внутренних демонов, но при этом и не нарушить данное мною слово о неразглашении определенных подробностей военной карьеры.
