Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [84]

– Хотела ее под ноги на улицу бросить, да хорошо, что передумала.

– Моя мама в таких случаях тоже говорит, что «пробросаешься – да хватишься». Спасибо, тетя Нюра, за изголовье и добрые слова.

– Язык-то не отсохнет доброе слово сказать, и руки не увянут добро сделать.

Семья тети Нюры жила дружно. Старший сын Сашка руководил в совхозе комсомолом и этим раздражал родителей. Нередко тетя Нюра возмущалась на свой манер:

– Что за работа? С утра уж ищи ветра в поле, а днем – с огнем не сыщешь. Каки таки дела ворочает? Будто чем зараженный, свищет по совхозу. Вы, девчата, не знаете такой заразы?

– Знаем. Это инициатива и энтузиазм. Они ой как нужны для строительства коммунизма. Он – комсомольский вожак и по уставу должен с сердечным рвением бороться за идеалы коммунизма.

Мы объясняли ей все на полном серьезе.

– Понимаешь, тетя Нюра, мы сейчас все строим новое общество – коммунизм. Это наше светлое будущее.

То были хрущевские времена, и его лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» знал каждый, правда, что такое коммунизм, мало кто знал. Но народ верил в этот проект, потому как народ без веры жить не может, без веры он пропал. Тетя Нюра, как и моя мама, в таких разговорах не участвовала, а лишь безнадежно махала рукой. (К слову, так и не узнала мама о моем житье на квартире.)

В октябре нас пригласили в интернат, там освободилась одна кровать. Я уже собирала на печи свою котомку, а Маша кушала не спеша свой сладкий манник. Хорошо, что она со мной делилась, а то бы мне, в конце концов, как ни крути, пришлось бы, наверное, поворачивать свои оглобли обратно восвояси. Своего провианта с квартплатой мне хватило бы не для проживания, а для погибели.

– Маня, нас уже ждут не дождутся, поползли скорей, пока не передумали дать нам одно койко-место! Живо разворачивайся на марше, а то чую, что мне скоро придет каюк.

– Тоже мне, комсомолка, наговорила с три короба и довольна. Не хватало мне только твоих предсказаний с печи.

– У тебя, гляжу я, Маня, багажу-то, багажу – никому не покажу.

– А ты со своей котомкой, как ленинский ходок.

– Не ленинский, а ленский.

Мы подхватили наши манатки и поперлись в интернат. В то время я была легковерной, наивной и думала, что передо мной лежит открытый, большой мир и в нем обязательно найдется место чуду. В чудеса верят те, кому не на кого опереться, это я поняла много позже.

Глава 31. Выпускница

– А вот и Таня с Маней пришли, – объявила дежурная по девчачьей палате Элка Бецкая – энергичная девчонка с копной кудрявых волос на голове, когда мы вошли в интернат.

Нас с Машкой уже ждали и с любопытством рассматривали такие же бедолаги, как мы. Их там было как пчел в улье. Элка показала, какую кровать нам занимать. В спальной палате надо было оставить только школьную форму, домашнюю одежду и портфель, все остальные пожитки унести в казенку, она слева от двери при входе в интернат. Элка распоряжалась, как истинная хозяйка положения: кровать заправляйте, как у всех, без морщин, по-солдатски. В палате – не есть, не мусорить, не валяться на кровати.

Я успела разглядеть множество одинаково застеленных кроватей и ощутить тепло натопленной черной металлической круглой печи. Кровати стояли в два ряда. Один ряд у стены, другой у окон. Наша была у окна. Кровати были металлические, узкие.

– Спать будете, Таня с Маней, вместе, валетом. Мы все так спим, просторнее кажется. Уроки будете делать за длинным столом, мимо которого вы прошли. Мы все за ним делаем уроки и едим. Дежурить будете по графику. Не буду все сразу говорить, обживетесь, сами узнаете, что к чему.

Элка убежала.

Мы пошли искать с Машкой казенку, а заодно и как следует рассмотреть помещение. Это было старое здание, некогда служившее начальной школой. Сейчас, в двух бывших его классах, размещались спальные палаты, одна – для женского пола, другая – для мужского. Коридор напоминал букву «г», в узкой и длинной части которого снимали верхнюю одежду и обувь, тут же стоял титан с водой, а в широкой части была обеденная зона, или, по Элькиному определению, столовая. Здесь стоял длинный стол, с одной стороны которого у самых окон возвышалась длинная сплошная лавка, а с другой стояли две длинные скамейки.

Кухня занимала маленькое помещение, служившее когда-то жильем для уборщицы. В кухне стоял камин с плитой, два небольших стола и несколько самодельных табуреток. Теперь это были владения поварихи тети Любы. Готовую пищу она подавала «на раздачу» – в вырезанное маленькое оконце на стене между кухней и столовой. Больше мебели в интернате не было, да и комнат тоже.

Во всем чувствовалась скученность, теснота и бедность. Пока мы разглядывали новое место жительства, вокруг нас рыскали, беспрестанно сновали, суетились, кричали обитатели интерната. У ребятни были в ходу прозвища, и обращались они друг к другу чаще не по имени. То тут, то там можно было услышать: Серый, Буба, Муха, Культяпа… Время, когда мы пришли, было вечернее, воспитатель, закончив работу, ушел домой. Кое-кто из учеников сидел за столом и делал уроки, другие тут же что-то жевали. Дежурный парень носил воду в титан с колодца.