Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [64]

– Мои, Лиза. Я их от жены спрятал.

Мама отдала и облегченно вздохнула. Я ходила тогда в начальную школу, но и сейчас отчетливо помню состояние мамы. Домой она пришла сама не своя. На вопрос тетки Марии: «Зачем поддонила мужикам деньги, когда самим ись нече?» – мама только замахала руками: «Ой, не хочу мараться о чужие деньги». Да еще высказала предположение: а вдруг к нашему огороду их кто-то сподзнатья подбросил – возьмем или нет, для проверки нас на честность?

– Не радуйся, что нашел, и не тужи, что потерял, Мария.

– Дура ты, Лиза! У них-то, поди, денег и без твоих куры не клюют. Деньги-то к деньгам льнут. А вот ты, гляди, скоро опять будешь людям задарма вязать ночами.

Даже в нашей неприметной жизни всякое случалось. Мы шли к дому учительницы. Над нами наперегонки залетали в поднебесье неугомонные ласточки и терялись из вида. В небе, «как растрепанные кудри», лежали курчавые облака. У самого дома нас встретил скворец, он высунул свою головку из круглого окошечка скворечника, прибитого на высоком вертикальном шесте к воротам. Целых две недели каждый вечер, как только я входила во двор Нины Артемьевны, мне навстречу шла мама из конюшни с подойником и приговаривала:

– Вовремя ты прикатила, Татьяна! Только корову подоила. Сейчас поедим хлебца, досыта попьем молока и посидим на крылечке.

Мы садились на чистое высокое крыльцо после вечерней трапезы и наблюдали закат. Мама смотрела на меня с нежностью.

– Ну вот, слава Богу, наелись и спать крепко будем. В человеке хлеб спит, Таня.

– Как ты всегда смешно говоришь, мама. Я такого в книгах не читала.

– Никакого смеху нет, как в жизни есть, так и говорю. Хоть зачитайся-читай, а все, что в жизни происходит, не пропишешь…

Помню, я жаловалась маме, что у меня время тянется медленно и очень хочется в школу.

– У тебя время тянется, а у меня летит. Я годы, как с дерева листочки, срываю. Мне ведь каждый день, вон как тому скворцу, приходится пропитание добывать.

Последние лучи заката освещали крыши домов, этот уютный чужой дворик с густой полянкой, скрипучим колодцем и поленницей дров под навесом. Было так хорошо, что хотелось лететь. Надо жить в окружении того, без чего душа не может: без восходов, закатов, без лесных звуков, без ритма набегающей волны, без любимых уголков природы, без лиц любимых людей. В любой жизни, даже самой убогой, есть что ценить, что беречь, что любить и ненавидеть, над чем смеяться и плакать. Ощущение полноты жизни зависит еще и от нас самих.

В день возвращения Нина Артемьевна подарила мне к школе белую штапельную блузку, а мама, смеясь, вспомнила, что не все коту масленица, будет и Великий пост, пора и нам во флигелек возвращаться. Мы были довольны подарком.

– Неуничтожимо добро, которое мы делаем, как никогда не исчезнет и сотворенное зло.

Глава 24. Большой костер

‹…›

Помню, как в шестом классе записалась я в кружок юннатов, шел 1956 год. Когда Лидия Петровна, учитель ботаники, поведала, что будем изучать родной край, то у меня от восхищения дыхание перехватило. Родные просторы были моим местожительством.

Вскоре в школе появился настоящий живой уголок. Как-то Лидия Петровна открыла его и завела нас, юннатов. Я чуть не упала в обморок. Перед нами стояла большая металлическая клетка с дверцей, в которой сидела огромная хвостатая крыса с двумя острыми выпирающими зубами, похожими на лопаты. Перед ней стояло корыто с водой.

– Это нутрия, водяная крыса. Вы будете по очереди за ней ухаживать: кормить, поить, чистить клетку и ежедневно промывать весь живой уголок.

Мы молчали, выпучив глаза. В это время любительница водных процедур с большим удовольствием шмякнулась в корыто, разбрызгала воду по стенам и залегла. Лидия Петровна заулыбалась:

– Вот отлежится и кушать захочет. Таня, ты будешь дежурить сегодня первой. Вон видишь мешок картошки в углу, а рядом ведро? Принесешь с колодца воды, намоешь картофель, нарежешь его и подашь нашей крысочке. После угощения не забудь запереть клетку на замок. Наша крыска – животное агрессивное, капризуля, от необходительного обращения с ней может разозлиться и выпрыгнуть из заточения.

В это время нутрия била тяжелым длинным хвостом по воде.

– Ты все поняла, Таня?

И тут я робко подала свой голос:

– А я от нее не заражусь, не заболею?

– Что ты такое говоришь? Наша крошка чистая и здоровая. Надеюсь, что такой и останется благодаря вашему уходу.

Моя подружка, Машка Новоселова, худенькая, изнеженная и заласканная своей мамой, стояла бледная, как стена. Остальные вертели глазами по сторонам и похоже, что уже смекали, как отделаться побыстрей от «неожиданной крошки». Все удалились, быстрехонько захлопнув за собой дверь. Я осталась наедине с нутрией и старалась заглушить в себе страх, однако сердце учащенно билось при виде замка на двери клетки. Замок-то я открою, но как поставить тарелку в клетку?

Пришлось составить подробный план, в какой момент подать нутрии корм. Подожду: пусть она убежит в дальний угол клетки и ткнется в нее носом. Нутрия сидела смирно, лишь, угрожая мне своими острыми зубами, ее густой осистый[21] мех коричневого цвета блестел на солнце. Солнце она, как мне показалось, не любила. После долгих моих мучений, ухищрений и изворотливости нутрия сидела перед тарелкой и жадно хрумкала сырую картошку.