Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [63]

– Как робим, так и едим. Ешь, Лиза, и худой живот, а хлеб жует. Хороша каша, я чуть язык не проглотил.

Только села мама в тень пообедать, как кровь хлынула у нее носом.

– Веди ее, Танюшка, опять к реке.

Мы снова спустились под берег. Я намочила платок в воде, а после осторожно повязала ей на голову, как она попросила, «назад ушками».

Подул ветерок и наклонил к воде тонкие ветви ивы. Мы молча глядели на медленно текущую реку. Река всегда рождала у меня чувство красоты и прохлады. Она уносила наши невеселые думы.

Мама призналась, что сейчас хлипкая стала, не то что ране, до войны.

– Ушла на разные работы, думала, что больше буду уделять внимания тебе, дочь. Сама ведь знаешь, как уйдешь в пастухи, так все дома забросишь, и тебя тоже. Слава Богу, оклемалась, а то, поди, со смертью рядом ходила.

Она продолжала рассуждать, что отставать от всех стыдно и нехорошо, норма у всех на трудодень одна.

– Мне не угнаться за всеми, видно, откосила я в артели.

Косцы после отдыха встали в ряд. Мама наскоро поела и взяла свою литовочку. Тут к ней подошел бригадир.

– Придется тебя, Лиза, отрядить на другую работу. Ты сейчас не вставай в общий ряд, а то еще чё с тобой неладное случится, на кого Таню оставим? Обкашивай кусты да прогалины помаленьку. Грести сено завтра пойдешь, там полегче, да и Танюшка тебе где подсобит.

Односельчане хорошо относились к маме, ее жалели. После обеда косить стало легче. Меньше донимал овод, жара спала. Косили допоздна. Уже загорелся закат. Бригадир обмерил деревянной саженью выкошенную площадь, и только после его команды все замотали тряпками косы, уселись на телеги женщины, запрягли лошадей мужчины, и процессия двинулась к парому.

Над рекой раздавался глухой звук валька о половики. Видно, какая-то старуха мыла их на ночь глядя. Мы подъехали к взвозу. На реке сливались в веселый звук детский смех и шум от брызг воды. Это ребятишки встретили коров с поля, выполнили наказы и поручения родителей, а теперь отводят душу у реки.

Тем временем мужчины завели лошадей на паром, женщины взялись за проволоку, потянули ее, и паром медленно поплыл через реку. Вдруг какая-то женщина чистым голосом запела:

Над рекой черемуха колышется,

Распуская лепестки свои…

Видимо, душа устала от потрясений и просила умиротворения. Песню подхватили остальные, и понеслась она над рекой, как вестник послевоенной тяжелой жизни, но мирной и созидательной. Песня звучала широко и раздольно. Так может петь только русская женщина. Наблюдая за ней, убеждаешься, что она может тайком страдать, волком выть и неистово веселиться. На такую женщину можно всегда положиться…

Это не просто слова. Это подтвердила тогдашняя жизнь. Непонятно только, откуда она черпала в трудные годы испытаний оптимизм, веру и верность. Эта женщина за все бралась без страха и везде успевала.

Мы поднялись из подгорицы и пошли по деревенской улочке. На село опустился тихий вечер. Вечером во всякой деревне устанавливается свой, почти семейный уют. Мама несла на плече косу, а я держала в руке ее кузовок с деревянной ложкой и алюминиевой кружкой.

– Как покос закончим, перейду опять в пастухи. Там мне тоже тяжело, годы не те, но там я сама под собой, ни с кем не соревнуюсь, не на виду. Заморенная я – вот и падаю на ровном месте. Везде не сладко: кто где не служит, тот там не тужит. Ты, Таня, как мне притакнешь: куда мне лучше качнуться, в какую сторону?

– В пастухи. Там я тебе могу помочь, а здесь нет. Ты природу и животных любишь. Будешь кружева вязать, а я телят сторожить.

Деревня отдыхала после трудового дня. В домах было спокойно. Мы шли и упивались деревенским покоем. На окнах цвели герани и бальзамин, в палисадниках красовались ноготки и ухоженные грядки лука с острыми зелеными перьями, пахло укропом, чернела вода в бочках для полива. Все говорило о мирной сельской жизни. Мама молчала, я ее не тревожила. Мы жили в огромной стране, которая никогда бы не заметила потерю одного маленького человека.

Дома мама напомнила мне, что с этого дня мы будем домовничать у моей учительницы Нины Артемьевны. Они с мужем уезжают проведать родных на время отпуска.

– Будем у них, Таня, вести хозяйство и ночевать. Хоть ноги протянем на кровати, а то спим на своих палатцах, скрюченные в три погибели. Эдак и околеть недолго.

Я засмеялась от ее слов.

– А ты не смейся. Это хорошо, что нам добрые люди доверяют каждое лето свой дом и добро, а будь бы мы пакостливые, так близко бы не подпустил никто.

Мне пришел на память случай, который произошел значительно ранее, когда мама шла после работы вечером домой и своей длинной вицей случайно задела густой репейник у нашего огорода. Ее внимание привлек газетный сверток, она его подняла и, к своему удивлению и ужасу, не веря глазам своим, обнаружила в нем туго свернутую пачку денег. Ей бы в самый раз обрадоваться, но мама чуть не упала в обморок. Столько денег она «отродясь никогда не видывала». Как ошпаренная побежала она по деревне, держа пачку в поднятой руке, и кричала: «Люди добрые, кто деньги потерял?» Она их испугалась. Компания случайно попавших мужиков, которые шли навстречу, обступила ее, и самый бойкий не обробел: