Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки - [61]

Потом переходила на наши ошибки:

– Как можно налепить столько ошибок? Нормальному ученику это не может присниться даже в страшном сне. Если так дело пойдет дальше, то на земле наступит снова каменный век.

Заканчивала выволочку чаще всего убийственно: и как вы смотрите в глаза матери, когда приносите ей свои двойки? И вот я вылезла к ней со своей ошибкой, как раз когда она (по нашему мнению) «перегрелась».

– Почему мужчина пишется с буквой «ч», а не «щ»?

Она всегда была довольна мной и даже посадила меня на первую парту перед своим столом, а тут резко отрезала, видимо, нервы сдали:

– Это ты у мамы спроси.

Что я могла спросить у своей мамы, за плечами которой было три класса? Мне всегда приходилось надеяться только на себя и учителя. Я отошла в сторонку, но в нашем классе был свой отличник, из приезжих. Не знаю, была ли их семья эвакуированной или репрессированной, но жили они в крошечной деревушке Моторина. Отличник, он же Юрка Краев, был маленький, тихий, картавый, недокормленный и вшивый, как и все мы. Он читал толстенные книги и на всех уроках знал все. Знал и не выпячивался, руку поднимал только тогда, когда класс горел, а учитель находился на грани вскипания. Я подошла к нему со своим «мужчиной», на что Юрка сказал:

– Запомнить легко. Мужчина делает чин, а женщина варит щи.

«Все-то ты всегда знаешь, Краля», – с завистью подумала я.

Электрического освещения в школе долго не было. Первые уроки первой смены и последние второй проходили с керосиновыми лампами. Мне на парту всегда ставили лампу потому, что я не вертелась. Еще когда я не ходила в школу, было это в 1947 году, задумал мой дед, будучи председателем колхоза, организовать строительство маленькой электростанции на реке Ильясовке, в том месте, где впадала она в Туру с небольшой высоты. Подробности этого дела я не знаю, то ли он сам это придумал, то ли выполнял указание свыше, но было все сделано, по словам мамы, «чин-чинарем»: и плотина, и охрана, – и электродвигатель заработал.

Когда в первый раз загорел в нашем низу свет, все обрадовались – будто праздник в дом пришел. Как-то вечером после работы вбежала мама в темную избу. Мы с теткой Марией тихо сумерничали.

– Чё это вы сидите в темноте, во всех домах зияет, а у нас света нет? Надо в патроне прочистить, поди, тараканы в него забрались.

Она мгновенно выкрутила лампочку и сунула в патрон палец.

– Ой! – Мама резко присела и странно замолчала.

Мы почуяли неладное. Она перебралась на лавку рядом со мной.

– Меня током дернуло. В электричестве, Таня, великая сила. Обращаться с ним надо умеючи. Может ударить насмерть.

Позже я напомнила маме этот случай.

– А по первости мало кто понимал, как с электром надо обращаться, не одну меня било.

Однако самодельная электростанция прослужила всего два года и вскоре замолчала навсегда, а сколько сил зря положили колхозники окрестных деревень! И вот зимой 1955 года мой дед по отцу, Шестаков Егор Демидович, председатель колхоза «Красный пахарь» в довоенное, военное и первое послевоенное время, скоропостижно скончался от сердечного приступа в возрасте 72-х лет. Стояла лютая зима. Я училась тогда в пятом классе. Сильно простуженная, лежала я на печке и сморкалась. Мама меня никогда не лечила, ее ежедневно наряжали на работу. По словам мамы, мы «нигде не числились на балансе». Печь во все времена была самым главным деревенским лекарем.

– Любая боль проходит, Таня. Это поростушки. Только зимой мозги прочищаются, а прочищать мозги человеку – первое дело.

Она пришла с работы раньше времени.

– Меня, Таня, на поминки позвали. Я пойду провожать деда в последний путь, а ты дожидайся меня на печи, принесу тебе булочку.

Вернулась мама часа через два-три с пустыми руками, а на мой вопрос: «Где же булочка?» – ответила, что Маршуня, то есть моя баба Марфа, ее не показала вовсе, не то что дать. Наша неразвитая, молчаливая тетка Мария сидела в это время на лавке и внимательно слушала наш разговор. Она очень любила меня какой-то своей скупой любовью, подчас проявляла ее только на уровне человеческого инстинкта. Она жалостливо посмотрела в мою сторону и громко, злобно крикнула:

– Чтоб их всех язвило!

Мама выпустила слезу о дедушке, сказав, что не смерти надо бояться, а грехов своих.

– Не горюй, на свете, Таня, добра не пережить. Как выздоровеешь, пойдешь со мной в контору. Будешь мне помогать: носить дрова к печам, чистить стекла к керосиновым лампам, мыть пол – работы хватит. В тепле-то ее можно делать, а все закончишь – будешь на счетах считать, хорошо, что научилась. Вот какие у тебя разумные учителя, дай им Бог всем доброго здоровья. Самое трудное дело на свете – научить чему-то, да еще дитя неразумное.

У моих школьных учителей таких трудностей было хоть отбавляй: недостаток бумаги и всех школьных принадлежностей, отсутствие помощи со стороны родителей, безотцовщина, голод, а если еще добавить вечные опоздания на уроки из-за погоды и проживания в маленьких окрестных деревушках… всего не перечесть.

В таких условиях без помощи учителя, его каторжного труда не получить бы нам никому образования.

Глава 23. Летние заботы