Живой обелиск - [50]

— Кто сжег? — слова вырывались изо рта Тимура, как горящие стрелы.

— Проклятые аланы!

Тимур пнул Турксанфа здоровой ногой.

— Сучий сын, на голодных конях хочешь гнать Тохтамыша? Чтоб сейчас же был корм!

Пятясь, Турксанф затерялся среди телохранителей Тимура.

Тимур сидел на мягких подушках. Кисловатый запах кумыса нагонял на него истому. Перебирая янтарные четки, он вспоминал притчу о мухе и льве, рассказанную Хабибом, бесстрашным соратником его по степным набегам. Целые караваны останавливали вдвоем. С иссохшего лица низкорослого и тощего Хабиба не сходила сладкая улыбка, пил ли он шербет или убивал.

Хабиб напоминал гиену, облизывающуюся после лакомой еды. «О аксакал, — Хабиб щурил глаза и закидывал лицо вверх, как курица, пьющая воду, — не всем на роду написано быть львами. Некоторым нужно быть и мухами, чтобы охранять старых, любящих поспать львов. Иначе, чего доброго, накинется на него гиена — и нет падишаха зверей. Вот я, к примеру, предпочитаю быть мухой, но какой мухой! То в ухо залезу, то к ноздре прилипну. Зужу и щекочу железные жилы падишаха зверей. О аксакал, это очень забавно — смотреть на бессилие падишаха зверей! Он рычит, а я лезу глубже. Он бьет себя лапой по морде и с яростным рычанием бежит к обрыву, потому что ослеп от ярости и не видит перед собой дорогу… И что же? Он нашел спасение в глубине пропасти, а меня спас от голода!.. Хорошо, когда враг ослеплен и не видит перед собой дорогу! А стоило ему чихнуть один раз, и война между нами кончилась бы вничью!..»

Тимур сжал кулаки и тихонько кашлянул: «Плохо, когда муха заставляет льва делать круг длиной в четыре дня!»

— Главу дозорных! — сказал он.

Хан Сургай на четвереньках подполз к повелителю.

Со двора доносился звон оружия, скрип колес, ржание коней, рев верблюдов. Тимур молчал. Протянув здоровую ногу и придавив ею к мозаичному полу голову Сургая, он наконец прохрипел:

— Стоят еще эти… аланы?

— Стоят, повелитель!.. Их спасают горы.

У Тимура затряслось левое плечо: «Ползучий червь! Горы защищали и армян, и грузин, и персов. Но они не могли остановить меня».

— Когда будут передо мной защитники Аланских ворот? — зашипел он.

— После полуденного намаза они предстанут перед, властелином мира.

— Иди и думай о полуденном намазе!

Путаница мыслей томила голову Тимура: «Какими же силами охраняют аланы свои ворота? Не буду же я петлять и снова лезть через Дербент? Сургай что-то скрывает от меня».

Хан Сургай, согнувшись так, что проступила цепочка позвонков под синим атласным халатом, смотрел на нега исподлобья. Тимур поджал под себя больную ногу.

— О повелитель, они уже здесь! — выпалил Сургай..

— Мы желаем говорить с этими аланами. Приведи их ко мне и собери во дворе мечети главарей остальных пленных.

— Слушаюсь и повинуюсь!

Сургай, пятясь, полз к выходу, не отрывая покорного взгляда от лица повелителя. Из открытых дверей мечети на Тимура густо пахнуло верблюжьей мочой и конским лотом. Он встал, медленно пошел к двери. «Нет, Хабиб, этих аланов не назовешь мухой, влезшей в ноздрю льва, раз они смогли повернуть падишаха вселенной от своих ворот и заставили петлять по дороге длиной в четыре дня».

Тимур прихрамывал сильнее обычного. Позади на почтительном расстоянии шли телохранители с лицами истуканов. Конвойные били плетьми связанных по рукам пленных, принуждая их пасть на колени перед Тимуром.

Взгляд Тимура скользил по истерзанным спинам и сникшим всклокоченным головам пленников, пока его не обожгли зрачки одного из них. Конвойные повисли на плечах пленного богатыря, пытаясь опустить на колени, но тот продолжал стоять и смотреть на хромца в упор.

Блеснула кривая сабля, туркменский воин занес оружие над головой непокорного, однако Тимур грозно крикнул:

— Кто посмел опередить наше желание?

Отскочившие на три шага конвойные пали ниц перед Тимуром. Он глядел сквозь щель раскосых глаз на выпяченные ребра связанного и думал: «Посмотрим, насколько хватит твоей отваги!»

— Тех, кто осмелился опередить желание повелителя, привязать к конским хвостам! — приказал он.

Телохранители схватили двух воинов, скрутили им руки.

— О повелитель, подари своим верным рабам жизнь! — кричали те, но каган уже не слышал воплей обреченных.

— Пусть встанут те, кто посмел воспротивиться победоносному шествию джихада![35]

Засвистели плети и ятаганы. По исполосованным спинам текло кипящее месиво крови, смешавшейся с землей. Где-то на склонах, захлебываясь, каркали вороны, почуявшие падаль. Сопровождаемый ханом Сургаем, Тимур обошел едва стоящих на ногах пленных, поддерживаемых конвойными. Повелитель кивнул в сторону коренастого широкоплечего пленного.

— Кто он? — спросил Тимур, не обращаясь ни к кому.

Хан Сургай знал, что на все вопросы великого хана отвечать должен он.

— Предводитель леков.

— В чем повинен?

— В теснинах Дербента стоял поперек дороги победоносных войск покорителя мира.

— Уцелел ли кто-нибудь кроме него?

— Мы взяли одного.

— Сучий ты сын, зачем он мне? — зашипел Тимур и взмахнул рукой.

Хан Сургай понимал смысл этого жеста.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Предводитель леков, собрав последние силы, вырвался из рук конвойных и пошел головой прямо на бахадура-палача, стоявшего у окровавленного пня с топором. Потом выпрямился, пал на колени и, перекосившись на правый бок, аккуратно положил голову на пень.