Живой обелиск - [52]

Из окаменевшей толпы вырвался глухой удивленный крик.

— Если ты не воин, то чем же ты занимался у аланского вождя?

— Сотворял богов и бардуагов[36].

Тимур вопросительно взглянул на толмача.

— Повелитель мира сказал, что он левым ухом не расслышал сказанного тобой.

— Наверное, у твоего повелителя левое ухо тоже хромает!.. Скажи ему: я делал богов и бардуагов.

Тимур покатился со смеху:

— Кто же поклоняется богам, сотворенным тобой?

— Сейчас узнаешь, убийца! — Юноша одним взмахом опрокинул несколько копьеносцев и, выхватив из ноговицы нож, бросился на Тимура.

Раздались короткие вскрики телохранителей, звон скрещенных копьев, стоны пронзенных. В этой толчее юноша успел заколоть троих, все ближе продвигаясь к каменной лестнице, воспользовавшись тем, что Тимур наложил табу на его убийство.

На него навалились разом и бросили у ног повелителя, не сдвинувшегося с места. Один из ассасинов поднес Тимуру нож, отнятый у мастера.

Будто закололи не людей, а кур: хромец даже не взглянул на убитых воинов. Он забыл и о хане Сургае, которому когда-то за отвагу оказал почести и подарил ханскую рубаху. Тимур стал внимательно разглядывать нож аланского бахадура. Рукавом своего атласного халата погладил переливающееся лезвие ножа, подумав о том, что хозяин спрятал его в ножнах, не стерев пятен крови. Провел шершавой рукой по рукоятке, выточенной из турьего рога. Его поразили тонкие, извивающиеся, как: плющ, линии орнамента. Когда-то копыта его боевого коня топтали сказочные изделия исфаганских и гератских чеканщиков, его уже не удивлял чарующий блеск золота и алмазов, а вот сейчас Тимур не мог оторваться от рукоятки маленького ножа.

Это был вздыбленный сказочный конь, на нем восседал богатырь в чешуйчатом шлеме. Голова коня, прижатая всадником к груди, сливалась с чешуйчатым же панцирем. Мелкая зыбь соединяла руки всадника и крылья коня. Сплотившиеся фигурки причудливо устремлялись к концу рукоятки, увенчанному шлемом богатыря.

Тимур перемолвился с толмачом.

— Покоритель мира и всех народов сказал, что он снисходит к разговору с отважным аланским бахадуром, — пояснил толмач.

— Скажи ему, он сам не лишен отваги, но его отвага вскормлена собачьей кровью.

У толмача побелели губы, он перевел Тимуру только первую половину фразы.

— Мой повелитель хочет узнать твое имя.

— Меня зовут Тох[37].

Толмач испуганно прикрыл ладонью рот и прошептал:

— О аллах! Если этим именем можно кого-нибудь назвать, то только моего повелителя! У тебя нет другого имени?

— Нана назвала меня этим именем, и вождь аланов звал так же.

При упоминании имени Тоха на лице Тимура появилось что-то похожее на улыбку.

— Хорошо, когда имя человека сочетается с его поступками, — сказал Тимур.

— Твое имя сочетается с громом и молниями, да поразит тебя Уацилла![38]

— Эти слова окрыляют твою отвагу, и мы тебе прощаем, Тох из Алании!

— Если ты поклоняешься отваге, то развяжи мне руки.

— С развязанными руками ты умрешь, а мне хочется, чтобы ты жил, Тох! Нам нужна твоя сила, мы даруем тебе жизнь.

— Твоим вонючим верблюдам под хвост такая жизнь.

— Ты будешь рядом со мной. Объездишь на боевом коне весь мир. Будешь топтать золото, алмазы, жемчуг…

— Ты сам насытился ими? Чтоб они застряли у тебя в горле!

Тимур приставил острие ножа к горлу Тоха и зашипел:

— Кто высек эту рукоятку? Какому мастеру удалось создать Мухамеда и его коня во плоти? Скажи мне и будешь жить до тех пор, пока не станешь сам искать смерти.

— Это не пророк, это покровитель путников Уастырджи, — сказал Тох.

— Ох-ох-ох, что слышат мои уши! — толмач заткнул уши пальцами.

У Тимура раздувались ноздри, как у запаленного коня.

— Нет бога, кроме аллаха… О каком Уастырджи ты говоришь?

Тох, искавший смерти, не уступал хромому:

— Сучий ты сын! Это покровитель путников Уастырджи!

— У кого ты его украл? Кто высек его из небесных искр?

— Он не краденый. Он создан под нашим собственным небом. А мастера нет в живых.

— Истинных мастеров не убивают. Их собирают под своды Синего дворца в богоугодном Самарканде.

— Врешь, владыка! У тех, что в Самарканде, или переломлены хребты, или их приучили лизать зад хромого повелителя.

У Тимура вздрагивала челюсть. Пальцы судорожно сжимали рукоятку ножа, но он сдерживал себя: «Никто так отважно не держится, кроме истинных мастеров, но в этом надо убедиться».

— Кто мастерил рукоятку ножа?

— Я же сказал, его нет в живых.

— Где его труп?

Тох взглянул на собеседника прищуренными глазами:

— Он стоит перед тобой.

Тимур расхохотался:

— Ну да, так я тебе и поверил!

— Смейся сколько тебе влезет! Я смастерил нож для собственного удовольствия!

Тимур умолк. В раскосых глазах вспыхнуло любопытство:

«Нет, этот упрямец не может лгать!»

— Мне ты нужен и как воин, и как мастер.

— Во мне не осталось ни воина, ни мастера.

— Кто тебя так назвал?

— Еухор.

— Еухор тоже мастер?

Тох неожиданно мягко улыбнулся и по-детски замотал головой.

— Не-е-ет, он вождь аланов.

Тимур опалил своим дыханием лицо Тоха, схватил аланского юношу за грудь, захрипел неистово:

— Высеки Железного Тимура, и тогда я поверю, что ты мастер.

Тимур закусил нижнюю губу.

— Я награжу тебя ханской рубашкой.

— Уж не той ли, что на Сургае? — усмехнулся Тох.