. Вспомни утро своей жизни, полегчает.
Негромкий голос соседа казался тонким, звенящим, а в голове что-то росло, напряженно раздувалась какая-то горячая точка. «Сейчас лопнет, как струна, и конец. конец всем мучениям, всей жизни...»
Лицо старика расплывалось, теряло очертания, всклокоченная борода, седые волосы исчезли, остался один голос, а потом все отступило в непроглядную мглу.
На подоконник приземлилась зеленогрудая синичка, коротко чиркнула свое «пи-ли», неудачно взлетела и стукнула клювом о стекло.
— ...но если взошло солнце, записано в Священном Писании, нет такого права убивать вора, иначе вина в смерти человека падет на тех, кто вынес смертный приговор.
Бурый потолок в темных разводах поплыл, стены, выкрашенные в зеленую краску, плавно закачались, в груди засипело, как будто в ней случился прокол, и накопившаяся муть, слизь, спертый, внутренний газ вдруг начал понемногу выходить, словно воздух из прорезанной велосипедной шины.
Стало легче, холодная испарина тонкой струйкой потекла по шее, спине. Серж провалился в какой-то гулкий, черный колодец. Он долго летел в глубину, мелькали тени, лица, свистело в ушах, он слышал обрывки забытых мелодий, голоса, крики, сильное эхо ударило по ушным перепонкам, оглушило, но боли не было. Босые ноги почувствовали приземление, теплую воду. Она тихо плескалась, омывала усталые ступни, тянуло лечь прямо на волны, раствориться в светлом, прозрачном мерцании реки. Река серебристо мерцала, как рыбья чешуя. Лицо медленно погружалось в мягкие речные струи, тело казалось легким, бесплотным. Ноги нащупали дно, здесь было совсем неглубоко. Голова уткнулась в песочный берег. Солнечный свет ласково щекотал закрытые веки. Не хотелось открывать глаза. Это марево, сновидение, сейчас все закончится, и я проснусь.
— Парень, ты чего, нахлебался? Давай руку, подмогу.
Угрюмый старик в видавшей виды солдатской пилотке согнулся над темноволосым мальчиком, тот только что вынырнул из воды, почти бездыханный, смертельно бледный, с синими губами, он еще плакал, несвязно бормотал, в каком-то мучительном беспамятстве откашливался, всхлипывал, звал кого-то по имени.
— У тебя солнечный удар, целый день на солнцепеке. видел тебя, твой дружок давно сбежал, объел куст малины и ходу, а тебя бросил... Думал, ты утоп, а ты счастливчик. Как зовут?
Мальчик с трудом разлепил тяжелые веки, вспомнил сонного рыбака, что дремал утром на берегу, сидя на перевернутом ведре, выдохнул:
— Серый. Сергей.
Хотел рассказать про сон, который еще несколько минут назад помнил так явно, отчетливо, со всеми мелкими деталями. Теперь видения ускользали, исчезали, как будто быстро сворачивалась старая кинолента, и все ее кадры рассыпались и превратились в пыль. Из горла у него вдруг маленьким фонтанчиком брызнула вода, окрашенная алой кровью.
— Ох ты, парень, лежи, лежи пока, дыши глубоко, не бойся, ты жив, не утонул.
Мальчик не понимал, как он оказался в воде, голова гудела и раскалывалась от боли, мизинец левой руки болел, его покалывали мелкие, острые иголочки. Он поднял вверх тяжелую руку, мизинец был передавлен тонкой бечевкой для упаковки, такой обычно перевязывают в магазинах коробки. Он пристально всматривался в колечко из тонкого шпагата, силился вспомнить что-то очень важное и не мог.
К нему подошла сероглазая девочка в белой панамке.
— На, — протянула красноватый слоистый камень в черно-золотых прожилках, на солнце они рассыпались зеркальными капельками брызг.
Камень был влажным и теплым, как и рука девочки.
— Красивый, — отозвался мальчик.
— Это слюда блестит, — сказал рыбак. — Тут много таких камней.
Молодая женщина в соломенной шляпке с красной ленточкой в белый горошек окликнула девочку.
— Зоя, вернись, мы уже уходим!
— Зоя, Зоя, — повторил мальчик.
Когда-то давно он слышал это звонкое имя, но где, когда, забыл, все забыл. Слово «Зоя» заливчато отозвалось в голове слабым эхом, булькнуло, как камешек по серебристой воде, и исчезло в глубинах памяти.
Мальчик чувствовал во всем теле невероятную тяжесть, спина ныла, как у глубокого старика, ломило в суставах, в глазах застыла печаль, будто он прожил долгую-долгую жизнь.