Жили-были - [117]

Шрифт
Интервал

Пока они дрались, мужик далеко ушел; на те деньги он знатно поправился и зажил себе припеваючи.

Лиса-исповедница

Начинается, начинается добрая повесть от Сивка от Бурка, от вещего Каурка. Это не сказка, а присказка: сказка будет в субботу по вечеру, когда поешь мягкого хлеба.

Шла мати лисица мимо крестьянского двора, захотела вытащить из курятника куренка, из телятника — теленка. На заднем нашесте с курами в одном месте сидел вор Петуша. Он услыхал, крыльями схлопотал, ногами стопотал и красным могучим гласом возопиял. Мужики услыхали, ружья хватали, бабы — лопаты, стары старухи — ухваты, а малы ребята — мутовки-колотовки.

Побежала мати лисица в лес, как горбатый бес, да три дня под ивовым кустом пролежала. Стала погода ясна, вылетел петух на дерево красно, взвела мати лисица на него око ясно: «Что же ты, вор Петуша, летаешь, али нас, зверей, увидаешь?» — «Да, мати лисица, вас, зверей, увидаю». — «Эх, вор Петуша, не бывать тебе в пресветлом раю, не пивать тебе из медной чаши!» — «Но, мати лисица! Вижу я в тебе много лести, хочешь ты меня съести!» — «Вор Петуша, я тридцать лет мясного не воскушаю!» — «А не ты ли шла мимо крестьянского двора, хотела вытащить из курятника куренка, из телятника — теленка? А я сидел на заднем нашесте с курятами в одном месте; я услыхал, ногами стопотал, крыльями схлопотал, красным могучим гласом возопиял! Ты побежала в лес, как горбатый бес!» — «О, то не я была, то друга была! Если я бы знала, ведала, то с пупа бы у тебя кожу содрала! Эх, уже тридцать лет я мясного не вкушаю! А тебе не бывать в пресветлом раю, не пивать из медной чаши». — «А почто, мати лисица?» — «Мужик одну жену имеет и каждый год на исповедь ходит, а ты семь жен имеешь и ни одного раза в год на исповедь не ходишь!»

Вот петушок и призаслушался. Стал с ветки на ветку перескакивать и упал на сыру землю.

Мати лисица схватила в когти, заворотила крылья на сторону. «О, мати лисица, тяжко мое покаяние, видно, мне тут и смерть будет!» — «Да, вор Петуша, видно, смерть. Когда мне была нужда крайняя, смерть голодная, я шла мимо крестьянского двора, хотела вытащить из курятника куренка, из телятника — теленка, а ты сидел на заднем нашесте с курятами в одном месте, услыхал, ногами стопотал, крыльями схлопотал и красным могучим гласом возопиял! Мужики услыхали, ружья хватали, бабы — лопаты, стары старухи — ухваты, а малы ребята — мутовки-колотовки! С того горя и печали я убежала в лес да вот три дня под этим кустом пролежала». — «Мати лисица! Ведь я жил у крестьянина и служил крестьянину! А если буду жить у тебя, так и служить тебе буду. Мати лисица! Я знаю местечко прекрасно». — «А где?» — «В просвирне. Ты будешь подпекать, а мы будем подъедать да матерь лисицу поздравлять!»

Мати лисица призаслушалась, коготки приослабила, петушок вспорхнул, полетел. Садился он близенько и кланялся низенько: «Поздравляю, мати лисица, в новом чину! Ешь хрен и ветчину!»

Побежала с горя мати лисица дальше в лес. Бежала, бежала, выбежала на болото, увидала журавля. И давай подкрадываться под него. Журавль увидел — шея долгая, говорит: «Что, мати лисица, так невесело идешь?» — «Как же веселой быть? Последняя спица в колеснице надсмеялась!» — «Кто такой?» — «Петух!» — «Как это он мог над тобой так надсмеяться?» — «Как? У него крылышки, у него перышки, у него лапки, у него носок, у него гребешок, у него хвостик! Вспорхнул да улетел, а я-то куда?» — «Неужели ты летать не умеешь?» — «Не умею». — «Садись на меня, я летать научу!»

Вот лисица и села на журавля. Стал журавль подниматься в небо. «Ну что, мати лисица, велика ли земля кажется?» — «С жернов». И пустил он мати лисицу на землю. Та летела, летела, всяко хвостиком махала и ушками махала да пала на мягкое место — на стог сена. Журавль слетел: «Ну что, мати лисица, научилась ли летать?» — «Летать-то научилась, да садиться не умею». — «Садись на меня, я садиться научу».

Опять лисица села на журавля; тот поднимался, поднимался и спрашивает: «Ну что, мати лисица, велика ли земля кажется?» — «С яйцо». Он ее снова пустил на землю. Мати лисица летела, летела, да и упала в болото: кости на три сажени в землю ушли, а шкура наверху осталась.

Подобрал журавль шкуру и на гнездо унес.

Вот и сказка вся.

Волк

Дело было в старину, когда еще бог ходил по земле вместе с апостолами. Раз идут они дорогою, идут широкою, попадается навстречу волк и говорит: «Господи! Мне есть хочется!» — «Поди, — сказал ему бог, — съешь кобылу». Волк побежал искать кобылу; увидел ее, подходит и говорит: «Кобыла! Господь велел тебя съесть». Она отвечает: «Ну, нет! Меня не съешь, не позволено; у меня на то есть вид[31], только далеко забит», — «Ну, покажи!» — «Подойди поближе к задним ногам». Волк подошел; она как треснет его по зубам задними копытами, волк на три сажени назад отлетел! А кобыла убежала.

Пошел волк с жалобой; приходит к богу и говорит: «Господи! Кобыла чуть-чуть не убила меня до смерти!» — «Ступай, съешь барана». Волк побежал к барану; прибежал и говорит: «Баран! Я тебя съем, господь приказал». — «Пожалуй, съешь! Да ты встань под горою да разинь свою пасть, а я встану на горе, разбегусь, так прямо к тебе в рот и вскочу!» Волк встал под горою и разинул пасть, а баран как разбежится с горы, да как ударит его своим бараньим лбом: бац! Сшиб волка с ног да сам и ушел. Волк встал, глядит во все стороны: нет барана.


Рекомендуем почитать
Отнимать и подглядывать

Мастер короткого рассказа Денис Драгунский издал уже более десяти книг: «Нет такого слова», «Ночник», «Архитектор и монах», «Третий роман писателя Абрикосова», «Господин с кошкой», «Взрослые люди», «Окна во двор» и др.Новая книга Дениса Драгунского «Отнимать и подглядывать» – это размышления о тексте и контексте, о том, «из какого сора» растет словесность, что литература – это не только романы и повести, стихи и поэмы, но вражда и дружба, цензура и критика, встречи и разрывы, доносы и тюрьмы.Здесь рассказывается о том, что порой знать не хочется.


Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Апостольская командировка. (Сборник повестей)

В сборник повестей известного советского писателя вошли произведения, поднимающие острые мировоззренческие вопросы, проблемы нравственности, гуманизма.Книга представляет интерес для широкого круга читателей.