Жила в Ташкенте девочка - [66]

А я стала вспоминать, что фамилию Козловский я где-то слышала, но где? Я мысленно перечисляла всех, кого я знала на Рядовской улице… Нет, не то. Тогда где же… Вот что-то вертится в голове, сейчас вспомню… Но Сафронов неожиданно спросил:

— Зачем детей-то в сарай заперли?

От волнения я сползла со стула, думая, что теперь уж Ивану Петровичу не вывернуться. Теперь он испугается, начнет отпираться, а Нияз-то и подтвердит! Я даже на дверь поглядела. И тут вдруг Иван Петрович опять так же спокойно и ласково сказал:

— Вы не знаете, товарищ комиссар: этот ребенок, — он указал на меня подбородком, — совсем для меня не посторонний. Это же внучка моей соседки по Рядовской улице, милейшей Ирины Васильевны. Она отстала от старших ребят одна, в другом конце города. Мог ли я оставить ее на улице? Я торопился закончить свои дела и отвести ее домой, а пока отвел во двор к своим знакомым, вот к Виктору. Ну и запер пока, убежит еще!.. Ух ты, малышка! Неужели ты обиделась? Она у нас такая нетерпеливая, своевольная, конечно, бросилась бы бежать одна через весь город… И кстати! — Тут Булкин замялся, но потом еще более радостно продолжал: — А кстати, у нас там находилась ее подружка, воспитанница детского дома. Это так получилось: на моих глазах ребенок упал с дерева и расшибся. А возле Рябухиных как раз хороший врач живет. Вот я отвез к Рябухину девочку на арбе. Витя, ты позвал врача, как я тебя просил?

— Позвал! — неожиданно закричал Виктор, но Булкин так строго и пристально посмотрел на него, что он покрутил головой и отвернулся.

«Взрослые как будто слепые, как легко они верят этому обманщику», — уныло думала я. Дело в том, что Булкин так спокойно и весело рассказывал, что я уже не сомневалась в том, что он убедил и Сафронова, и тех двух военных. Я маленькая, а давно его раскусила… Еще маму спрашивала: «Иван Петрович плохой?»… А она не любит, чтобы дети плохо говорили о взрослых… А между тем все враги-то ведь были взрослыми. И царь, и Дутов, и изменник Осипов… Я совсем далеко унеслась со своими мыслями, но тут опять голос Ивана Петровича вернул меня в эту комнату:

— Я догадываюсь, какого Козловского вы разыскиваете. Тут неделю назад уволили за кражу одного воспитателя. — Булкин начал обстоятельно рассказывать, как тот воспитатель крал продукты и даже портьеры из кабинета продал на базаре, как его уволили. — Так вот, к этому воспитателю и ходил некий Козловский, невысокий, полный, видно из офицеров, такая военная выправка. Да, да, теперь вспоминаю, его звали именно Козловский…

— А давно ли вы знаете сторожа Кузьмина? — вдруг прервал Булкина Сафронов.

— Что вы! Его четыре дня как приняли на работу, а до этого я его никогда не видел.

Что-то произошло со мной. Я еще смотрела, как шевелятся губы все говорившего и говорившего Булкина, как товарищ Сафронов опять задал ему какой-то вопрос, только я вдруг словно оглохла, в висках у меня стучало и сердце стало колотиться, как будто я бежала. Я уже не сидела на своем стуле, а стояла посреди комнаты, рядом с Сафроновым, тянула его за рукав и что-то кричала, кричала… И вдруг услышала свой голос:

— Неправда! Неправда! Все, все неправда! Не смейте ему верить!

Стало так тихо, что я словно очнулась. Булкин привстал со стула и сверлил меня взглядом, но мне это было безразлично, — снова волна гнева нахлынула на меня.

— Все, все неправда! — опять закричала я. — Не четыре дня, вы давно этого Кузьмина, сторожа, знаете! Как вы ему тогда говорили в саду на Рядовской: «Устроился в детский дом, пора оружие перевозить… Это не моя жена, она простая баба… Если она догадается, я ее мигом проглочу и следов не оставлю. Скажу, что уехала в Бузулук»…

Не помня себя я все это выкрикивала и вдруг увидела, что военный за столом схватил ручку и принялся опять писать. Но мне уже было все равно, слушают меня или нет, только показалось это странным, как во сне; впрочем, целый день все было странно, и я теперь смотрела только на Булкина. Я увидела, как вдруг он стал бледнеть, даже губы у него стали серыми; значит, он-то отлично понимал, что я говорила.

— Это бред какой-то! — Булкин вставал со стула, но стоявший рядом с ним военный положил на его плечо руку.

Я же испугалась одного: вдруг мне помешают досказать? Я стала кричать еще громче, голос мой срывался:

— Вы еще этому Кузьмину-сторожу сказали: «Ваш хозяин англичанин ходит сюда переодетый узбеком…» Покупал пузырьки, а все как будто нищие, он дарил им фальшивые деньги… Это про мою бабушку и про Валькину мать так говорили! А вы боялись, что вам тоже заплатят фальшивые… Говорите: надо брать золотые, как Костя Осипов.

Булкина держали за плечи, потому что он все порывался вскочить. А Виктор вдруг начал тихонько смеяться, и это меня так ошеломило, что я умолкла, но только я отвела от него глаза, как снова вспомнила все, что хотела сказать.

— Сторож еще сказал: «Без меня вы не сможете перевести ящики, мне надо тоже в детский дом…» Вы сказали: «Барин Череванов давно англичанские бумаги там держит». Вы сказали: «Моя фамилия теперь Булкин, я сладкий, как сахар…» И я хотела все про вас рассказать Чурину, а встретила Рушинкера…