Жила в Ташкенте девочка - [67]

Как только я это сказала, меня сразу осенило, я даже вздохнула с облегчением, потому что все вспомнила.

Я перестала кричать и потянула за рукав дяденьку Сафронова, который и без того наклонился ко мне. Почти успокоившись, я сказала:

— Спросите у товарища Рушинкера, Он никакой не Булкин, он — Козловский. Рушинкер сказал: «Не такой уж страшный этот Козловский». Вот он, Козловский, а вовсе не тот маленький, толстый, все он врет!

Булкин вдруг вырвался из рук военного. Я не успела

бы отскочить от него, только дяденька Сафронов оттолкнул меня в угол комнаты, а сам крепко обхватил Ивана Петровича. Тут уж у меня совсем на душе стало спокойно, потому что я до сих пор еще боялась, что этому противному Журавлю кто-нибудь поверит. В комнате вдруг стало много народу, и, опустив глаза, я увидела, что Полкан, виляя хвостом, лижет мои ноги. Петров, красноармейцы, мама… Кто-то решил, что я хочу пить, а я и не думала о воде, но покорно напилась из пиалушки, которую поднесли к моим губам. Не помню, как это я оказалась на руках у дяденьки Сафронова. Он гладил мои волосы и приговаривал прежним своим хорошим голосом:

— Молчи, молчи, Ариша…

А я уже и так молчала. Потом мама взяла меня у дяденьки Сафронова, поставила на пол и вывела из комнаты.

Мы сели на мягкий диван и сидели тихо, и я почти перестала дрожать. Только еще раз вздрогнула, когда провели мимо нас Булкина и Виктора со связанными на спине руками. Проходя мимо меня, Виктор вдруг уперся, остановился и сказал спокойно и даже дружелюбно:

— Прощай, богиня правосудия. Кланяйся от меня сама знаешь кому.

Но я так никогда и не догадалась, кому он это кланялся. А тогда я зажмурилась и уткнулась в мамино плечо и закрыла глаза.

САМОЕ ТОЛСТОЕ ДЕРЕВО

И наступила тишина. Не сразу. Сначала кто-то долго ходил вокруг нас и переговаривался, но потом все ушли. Из окна слышались громкие голоса и умолкали. Мама перебирала пальцами мои волосы, и звуки вокруг все таяли и таяли, но спать я все равно не могла. Я не хотела больше думать про Булкина, только почему же мне все лезло в голову, как мы сидели с Паночкой в темном сарае, потом я лежала на груде кирпичей и надо мной в распахнутой двери — темная фигура. Ну хорошо, нечего бояться, это же был Нияз! А как бы я выбралась из сарая, если бы Масма-апа не привела туда Нияза?

Я осторожно взяла под мышки спящую Паночку и стащила ее с тюфяка. Она ничего не слышала и продолжала спать. Я свернула этот старый тюфяк и осторожно положила его на груду кирпичей и разного хлама. Теперь ведро. Могу лезть наверх. Стоя высоко, я отгибаю железный край крыши и пролезаю под ней. Спрыгиваю вниз, бац! Падаю прямо на Булкина, который спрятался под сараем.

«Не знаю никакого Козловского!» — дико заорал Булкин и стал притворяться, что он собака, и лаять.

Я затрясла головой, открыла глаза; оказывается, я все-таки заснула, а тявкал совсем не Булкин, а мой Полкан, вертевшийся возле дивана. Мама наклонилась ко мне и тихо сказала:

— Теперь можешь быть спокойна. Масма-апа показала, где живет арбакеш, и ящики увезли на грузовике. Когда грузовик вернется, нас отвезут домой к бабушке.

И мама вдруг улыбнулась, и лицо ее просветлело. Потом она отстранила меня, сбросила свои веревочные туфли, встала ногами на диван и прикрутила лампу. А Полкан вдруг тоже вскочил на диван и свернулся калачиком, уткнувшись мне в колени. Мама увидела это и хотела его столкнуть, потом раздумала и села с другой стороны. И мы все трое так сидели и дремали; мне уже было спокойно, только пятку дергало, но это все-таки можно было терпеть.

Я услышала, как тихо заскрипела большая дверь. Полкан виновато спрыгнул с дивана, а мама, которая дремала возле меня, открыла глаза. К нам на цыпочках подошел товарищ Петров.

— Отдохнули немного? — вполголоса сказал он. — Грузовик пришел за вами. Только, может быть, ты, Иринка, все-таки покажешь то дерево с дуплом? Едва стало светать, мы весь парк опять обошли, да как искать, когда тут несколько десятин, и все сплошь деревьями засажено!

Мама с беспокойством посмотрела на меня, а я уже сползала с дивана. Все тело у меня ныло, а особенно болела злополучная пятка. Но зато на душе было так спокойно, и все стало опять казаться интересным, как всегда по утрам.

И вот мы тихонечко, на цыпочках, вышли на крыльцо. А во дворе было совсем светло, хотя солнце еще не встало. И нас там ждали дяденька Сафронов, заведующий Петров, Нияз, красноармейцы, Вася и, конечно, Глаша.

— Пошли, Иринка, скорее, — нетерпеливо торопил Вася.

Нияз взял меня за руку. А вот Масма-апа — и она, оказывается, была тут — выглянула из полуоткрытой паранджи и улыбнулась мне.

Небо над деревьями было розовое, дорожки прохладные, — страха как не бывало. Даже Полкан больше не жался ко мне; прихрамывая, как и я, бежал впереди по дорожке, вспугивая птиц из кустов. Глаша шла рядом со мной и тоже молчала. Совсем недолго шли, и вот площадка с маленьким домиком. На двери опять висит замок, как вчера, когда мы пришли сюда с Володькой-Лунатиком. Все, что мы тащили на себе, валяется здесь в беспорядке.

Корзина с посудой, Володькина гордость — граммофонная труба, маленький медный самовар… Даже деревянный будильник! Я высвободилась из рук Нияза, подобрала возле крыльца будильник и прижала к уху: не тикает.