Жила в Ташкенте девочка - [63]

Я совсем забыла про нее. Она налетела на меня как вихрь, оттесняя от ворот. Мой испуганный возглас, отчаянный лай Полкана — ничто не могло заглушить Глашин голос, если она была взволнована.

— Нашлась! Иринка нашлась! — завопила она так, что я прижала руки к груди, а подоспевшая Масма-апа схватилась за голову.

Из распахнутой калитки выбегали ребята — большие и маленькие. Ясно было, что здесь царил переполох.

— Я же говорила, — призывая всех ребят в свидетели, кричала Глаша, — Васька потому к нам с тобой долго не выходил, он в кустах сидел! Сторож все возле дома ходил да ходил, Ваське-то и не пройти. А потом он Илюшку подозвал, они заведующего Петрова вызвали да всё ему рассказали. За нами бросились, а нас нет. Я тоже по парку плутала, а тебя-то и вовсе нет и нет. И Полкана твоего нет! Не дождались, убежали! Я им говорю, она небось за Мосягиной девчонкой сама в дупло полезла! Уж как мы все искали! И так и с фонарями! Никакого дупла! И сейчас все ищут и не найдут! А Нияз-то! Слушай, Иринка, сейчас Нияз девчонку откуда-то принес! Ту самую, Мосягину! Ты про нее еще говорила, что она будто бы в дупло провалилась. Она, кажется, помирает! Опять ты, что ли, про дупло наврала? Мать-то твоя — тетя Лена — ищет сама по всему парку. «Только бы, говорит, найти, Глашенька. Ни в жизнь никуда от нее не поеду». Никуда теперь от тебя не поедет, вот увидишь.

Вокруг стоял оглушительный шум, все лезли друг на друга, очевидно желая посмотреть: какая такая эта Иринка, которая нашлась? Даже красноармеец, обнимая рукой винтовку, через головы ребят разглядывал меня. И тут Глаша, вдохнув побольше воздуха, распираемая новостями, понизила голос до энергичного шепота:

— Грузовик с красноармейцами приехал, с ними главный ихний Сафронов. Митька-то разыскал ведь его! Они Булкина сразу стали хватать, руки ему замотали назад и увели куда-то в дом, сказывают, в чулан заперли, да еще караулят, небось не выпрыгнет. А сторож как раз и заходит в ту калитку. Как увидел красноармейцев, из кармана наган хвать! Да в Сафронова — бах! Ей-богу, если не веришь! Не попал. Его сзади схватили. Теперь нечего тебе бояться, связали их, связали! А Витька Рябухин — ты ни за что не догадаешься! — он же с ними заодно! Он ничего себе не знает, в калиточку входит спокойненько, увидел красноармейцев и побелел. Пятится, пятится… Ну и его тут сразу цап-царап! Теперь все! Теперь тебе уж нечего бояться! — забыв про шепот, ликовала Глаша.

Я ОКАЗАЛАСЬ МОЛОДЦОМ

Калитка распахнулась. Нияз, расталкивая ребят, подошел ко мне. Только я хотела броситься к нему, спросить про Паночку, а тут из-под его руки вдруг выскользнул Вася, обхватил меня, прижал к себе мою голову и закричал срывающимся голосом:

— Мама, скорее сюда! Нашлась! Живая! Нашлась!

Я сразу забыла обо всем на свете, понимая одно: раз Вася зовет маму, значит, она близко. И правда: люди, толпившиеся у ворот, расступились, и из калитки вышла моя мама. Вот она подошла ко мне и взяла меня за руку.

Кончился страшный день. Поскорее забыть его, теперь ведь все позади. Мама провела по моему лбу прохладной ладонью, и все мои страхи и заботы словно улетучились. Ко мне даже вернулось мое прежнее любопытство, и, прижимаясь к маме, я успела заметить, как много людей разглядывало нас, теснясь и толкаясь. Какой-то мальчишка все стремился пролезть поближе; чтобы получше видеть, он даже стал карабкаться на плечи к другому, который был впереди, а тот лягался так, что на них обоих стали ворчать. Большая девочка что-то шептала Глаше на ухо, обнимая ее за шею и мешая ей подскочить к нам поближе. И так мне стало легко и привычно в этой толпе любопытных ребят и взрослых… Но Нияз сказал маме, что товарищ Сафронов ждет нас, и стал подталкивать нас к калитке. Я поискала глазами Масма-апу, но тут Полкан отвлек меня.

Он стал пятиться от калитки и лаять, видно, ему не хотелось возвращаться в ненавистный нам обоим парк. Но Нияз взял меня за локти и переставил через порог калитки, и Полкан, сразу же поборов свой страх, догнал меня и прижался к моим ногам, мешая идти, скуля и поджимая хвост.

Тот же, мощенный широкими плитами двор, тот же дом, теперь освещенный луной, с желтыми окнами. И хотя деревья парка казались черной зубчатой стеной на фоне ясного звездного неба, нисколько мне здесь не было страшно, не то что днем, когда мы пришли сюда с Рядовской улицы.

Здесь, как и на улице, было много ребят и взрослых, но нам дали пройти, ни о чем не спрашивая, только шептались между собой. Мы быстро шагали к дому; нам с Глашей даже пришлось почти бежать. Мне пришло в голову, что встреча с мамой была странной. Ни вопросов, ни восклицаний, ни вздохов облегчения. Я заглянула в ее лицо — оно было хмурым и озабоченным. Из ее волос, наверное, выпали все шпильки, и они рассыпались по плечам. «Нет, видно, не кончился этот плохой день», — со вздохом подумала я, едва мы вступили на крыльцо большого дома, и с разбегу остановилась.

— Что ты? — слегка охрипшим голосом спросила мама, а Нияз, шедший впереди, обернулся к нам.

— А где Паночка? — спросила я. — Куда ты ее отнес? Пойдем к ней.

— Ты была с той девочкой? Где ты их нашел, Нияз? — Какой все-таки странный, незнакомый голос был у мамы. — Вас били? А девочка жива?