Жила в Ташкенте девочка - [60]

Ощупью я подползла к двери и стала сильно трясти ее, даже ручка расшаталась. Лунный свет проникал в сарай через щель между стеной и крышей. Если подставить руку в полосу света, то видны пальцы, ногти, даже грязные полосы на ладонях. А в углах такая черная тьма. Не хочу я тут сидеть, не хочу, и все. Полезла в угол, где свалены были кирпичи. Вот один, другой, почти целые. Положила их под дверь, снова поползла в угол, обдирая коленки саксауловыми щепками. Со звоном высыпала из ведра пузырьки и прислушалась… Пана что-то пробормотала и смолкла.

Под дверь, на кирпичи, я поставила ведро, влезла на него и достала ногой до дверной ручки. Зачем я ее так трясла, выдержит ли она меня теперь? И уцепиться не за что. Ничего. Если под ведро положить еще кирпичей, может, достану до края стены под крышей сарая.

И тут я вздрогнула. У калитки опять заскулил Полкан. Вернулся. Не сердится на меня. Конечно, он просто не понимает, как я плохо с ним поступила. Ну и хорошо. Пусть лучше не понимает. Я уже никогда больше не буду такой плохой. Размышляя так, я с увлечением перетаскивала к двери куски кирпича, обшарила весь пол, бережливо подбирала даже самые маленькие обломки. Опять сверху поставила ведро и влезла на него. Шатается, и все равно не достала до края стены. Не беда, там еще есть, натаскаю высокую-высокую гору, поставлю сверху ведро и тогда достану. Ой! Наступила на разбитый пузырек. «Не больно, не больно», — уговаривала я сама себя, сжимая рукой быстро намокшую липкую пятку. «Сама как дурочка высыпала себе под ноги стекляшки, пустяки это».

Так я себя подбадривала, складывая в кучи последние осколки кирпичей, разный хлам, железки, тряпки. Вот еще эту рогожу сверну и тоже положу под ведро. Теперь, по крайней мере, не шатается. Ощупью, осторожно, чтобы не свалить все сооружение, влезла на ведро. Достала! Достала рукой до края стены, крепко уцепилась. А Пане будет лучше. Я же не бросаю ее. Мы ее тут же выручим. Кто мы? Ну, если я вылезу, добегу до переулка и постучусь в какой-нибудь дом… Нет! Вдруг там живут люди, которые не за нас? Теперь уж ни за что не попадусь. Буду искать своих.

Я закинула ногу на край стены. Нога пролезла, а в плечо впилось что-то острое. Плечо никак не пролезало — слишком узкая была щель. Нужно было отогнуть край железной крыши. Я тянулась изо всех сил, чтобы хоть подышать свежим воздухом, так душно было в сарае, так противно прилипло к спине платье. И тут сорвалась рука, и я с грохотом полетела вниз вместе с ведром, напрасно цепляясь руками за дверь, стены и втягивая голову в плечи. Падая, ударила Пану; она застонала, завозилась и затем стихла. А я лежала вниз головой на кирпичах, не делая никаких попыток подняться и даже не заплакав.

Все мои хлопоты, вся возня с кирпичами сопровождались упорным лаем Полкана. Передохнет мгновение, прислушается и опять залает. А тут вдруг завыл так громко, что я забыла свою боль и отчаяние. А потом умолк. В тишине я ясно расслышала хлопанье калитки, шаги, женский голос. Я не разобрала ни слова и только спустя мгновение поняла: это по-узбекски. А Полкан снова заскулил, только теперь совсем рядом. Мужской голос ответил женщине тоже по-узбекски. Мне уже казалось, что за дверью сарая собралась целая толпа незнакомых людей. Кто они? Найдут ли они меня? Если найдут, что они мне сделают? Так я размышляла, как будто бы даже не волнуясь. Наверное, я уже не могла представить себе, что еще такое могло бы случиться хуже, чем уже случилось.

Под самой дверью раздалось прерывистое дыхание Полкана, и помимо моего желания мои губы произнесли так тихо, что я сама не услышала: «Полкан». А он услышал. Как он залаял! Как завизжал! Торопливые шаги, звякнул засов, дверь распахнулась. Полкан торопливо лизал мне лицо, шею, лапы тяжело давили грудь. Я отстранила его рукой и увидела над собой в распахнутой двери высокую темную фигуру. Тут же я зажмурилась, отчетливо понимая, что теперь конец всему. Пана застонала, но я и слышала и точно не слышала. Безразличие охватило меня. Даже внезапный грохот злосчастного ведра не заставил меня открыть глаза. Меня берут за плечи, подсовывают руки под спину… «Теперь уж все равно», — подумала я.

МАСМА-АПА

Я лежала на земле и вдыхала всей грудью прохладный вечерний воздух. Оказывается, я еще жива. Надо мной шелестели листья, на груди у меня лапы и морда моего Полкана, и, открыв глаза, я встретила настороженный взгляд его блестящих глаз. Лунный свет заливал весь двор, и на низком звездном небе четко вырисовывались надломленные стебли и крупные резные листья касторки.

В сарае вдруг заплакала Пана, и я сделала усилие подняться. И тут чья-то рука ласково провела по моей щеке и отстранила Полкана.

— Хо, кизча![2] — услышала я и села.

Рядом со мной, сбросив на плечи паранджу, сидела женщина. Она привлекла меня к себе, приговаривая что-то непонятное, ласковое.

— Айланай![3] — Женщина убрала с моего лба всклокоченные слипшиеся волосы.

Полкан придвинулся к нам и лизнул ей руку.

— Пошт![4] — сказала женщина нисколько не сердито.

Высокий человек в полосатом халате вышел из сарая с Паной на руках, подошел к нам и положил ее на землю рядом со мной, головой на колени к женщине. «Нияз! — мелькнула мысль, но я не поверила себе и прижалась к плечу незнакомой узбечки. — Откуда Нияз? Но все равно это он», — убеждалась я, глядя во все глаза.