Жестокий эксперимент - [23]

Шрифт
Интервал

– Ольга, вы меня слышите?

Я попыталась кивнуть, но голова была чересчур тяжелой. Зато разлепила веки.

Медсестра с черными волосами, собранными в тугой пучок, нажала на какую-то кнопку и, когда кровать зажужжала и начала приподниматься, подложила мне под спину подушку, чтобы я лучше видела врача и эту дурацкую белую палату.

Дмитрий Игоревич стоял рядом со мной и что-то писал в мою карту. Наверняка что-нибудь про мое неадекватное поведение.

Я приготовилась получить нагоняй за побег, что меня привяжут к кровати или типа того.

– Как вы себя чувствуете?

– Спать хочу.

– Это нормально. Сейчас разгуляетесь.

Да не хочу я разгуливаться! Отстаньте и дайте подумать о том, что меня толкнуло на побег. Мне нужны подтверждения, что семь лет моей жизни не прошли зря. Плевать на пользу, которую я принесла миру. Оставьте эту чушь для своих рекламных буклетов. Мне необходимы доказательства, что я существовала. Друг и ребенок – это те самые доказательства. Хочу увидеться с Михаилом. Он меня вспомнит, я уверена!

А дочь… я ее даже не видела и в полной мере не ощутила, что такое быть матерью. Я бы хотела это почувствовать. Но не сейчас. Не здесь. Не так! Как я могла дать согласие на такое? Что мне пообещали? Или мне что-то вкололи, чтобы я не сопротивлялась?

– Меня зовут Дмитрий Игоревич, и я буду…

– …сопровождать вас в период реабилитации. Да, я помню.

– Вот и отлично. Зайду к вам через пару часов. У вас наверняка появятся вопросы.

У меня и так вопросов миллион, док. За два часа их станет больше.

Я расслабилась и закрыла глаза. Надо быть умницей, чтобы меня поскорее выпустили из этого чертова Института. Я больше не буду сбегать, просто подожду.

Мне хотелось снова съездить на ту квартиру и встретиться с Михаилом. Меня должны отпустить, я исполнила условия контракта и провела в этом месте столько лет, сколько и было оговорено. Пройду реабилитацию и уйду. А после этого, на свободе, буду искать ответы на все вопросы, которые не дают мне покоя.

Я была паинькой в течение семи дней. Доктор не отчитывал меня за побег, а только повторил раз сто, что мне тут никто не желает зла. Спасибо, уже поняла, когда мне заламывали руки и вкалывали какую-то хрень. Правда, это был мой третий побег. Наверное, на месте доктора я бы приковала себя к кровати. Цепями. А потом бы чего-нибудь вколола, а не вежливо намекала на плохое поведение.

Я и в самом деле поступила неправильно. Доктор и его команда всего лишь делали свою работу. Я пришла в Институт добровольно, чтобы получить то, что мне на определенном жизненном этапе казалось важным. Потом мои ценности поменялись, но Институт в этом не виноват. Я знала об условиях. Знала, что мне придется отдать свое время и отказаться от жизненного опыта, который я могла бы получить.

Хватит уже сопротивляться. Я сама лишаю себя драгоценных дней. Буду вести себя хорошо в этих белых стенах, пройду реабилитацию и научусь ценить то, что у меня есть. То время, которое у меня осталось.

Я не смирилась, а ждала.

Я знала, что через несколько дней меня выпустят в большой изменившийся мир, и тогда я смогу узнать больше о том, что меня беспокоит. Из-под земли достану Михаила и спрошу, что он помнит. Он обязательно ответит, что я та самая чокнутая с корабля, с которой он прошел сквозь белую дверь и попытался сбежать из иллюзии.


Было тепло. Я сидела на лавке возле реабилитационного корпуса и глядела в голубое небо с невесомыми белыми облаками. Не справилась с новыми приложениями для смартфона, о которых так усиленно рассказывали на двух последних лекциях. Телефон стал чересчур умным. Целый мир в кармане. Мой мир был по-прежнему в голове.

Я пыталась звонить родителям и друзьям по тем номерам, которые остались в телефоне, но каждый раз девушка-робот отвечала, что абонент временно недоступен.

Ко мне подсел доктор и спросил, как дела.

Жду не дождусь, когда выйду отсюда.

– Нормально, – ответила я, чтобы казаться адекватной.

Доктор ни разу ко мне не приставал и не вспоминал того разговора в парке. Мне даже стало обидно. Я бы хотела, чтобы за мной кто-нибудь поухаживал.

– Уже разобрались с приложениями?

Он кивнул в сторону смартфона.

Дурацкая фигня. Зачем мне знать, сколько шагов я сделала и какова частота моего пульса? Этот карманный умник даже мог считывать сны, если лежал возле головы. Создателям всех этих приложений явно было нечем заняться.

– Да, почти.

Неловко как-то стало в его присутствии. Он вроде бы что-то хотел сказать. Что-то важное. Не про гаджет.

– Вас скоро выпишут, – он помял руки.

Даже немного грустно.

– Я очень хочу домой.

Улыбнуться не вышло. У меня вообще-то нет дома. Есть квартира, которую я получила, отдав свое время, а дома нет. Нет такого места, где бы меня кто-нибудь ждал.

Не знаю, что сказать родителям. Перед поездкой в Институт у нас случился скандал. Мать назвала меня сумасшедшей. Да, она была права.

Дмитрий Игоревич положил свою руку на мою и сжал запястье, будто бы мы были друзьями. Или даже любовниками.

– Хорошего дня, – он встал и пошел прочь. Быстро, будто убегал.

Мне впервые показалось, что есть в нем что-то притягательное. Он был похож на человека, когда не пересказывал энциклопедии и не сыпал умными словечками. Наверное, между нами и вправду что-то случилось, просто потому что я соскучилась по мужскому вниманию.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.